Тысячеликая героиня: Женский архетип в мифологии и литературе

Татар Мария

Сессии, которые проводил харизматичный Роберт Блай, автор книги «Железный Джон: Книга о мужчинах» (Iron John: A Book about Men, 1990) и один из соавторов сборника «Барахолка сердца: Стихи для мужчин» (The Rag and Bone Shop of the Heart: Poems for Men, 1992), были спланированы так, чтобы участники прошли в игровой форме стадии путешествия героя и исцелили свою психику, дав внутренним «самцам» выйти наружу. В ходе ритуалов инициации под общим названием «Великая мать» и «Новый отец» (девятидневные конференции проводятся ежегодно в штате Мэн) участники самоизолируются в составе дискуссионных групп и возвращаются в мир с уверенным обновленным осознанием своей мужской идентичности. Им помогают подобрать близкий для себя архетип (Король, Воин, Маг, Любовник и Дикарь), который они потом смогут использовать как ролевую модель в повседневной жизни. В книге «Железный Джон» Блай, опираясь на сюжет одноименной сказки братьев Гримм, доказывает необходимость принять своего внутреннего дикаря – героический архетип, – поскольку он способен привести мужчину к мудрости и самоактуализации.

Культурный контекст путешествия героя

Читая кэмпбелловское краткое изложение путешествия героя, тут же замечаешь, насколько мономиф гендерно диспропорционален: «Герой отваживается отправиться из мира повседневности в область удивительного и сверхъестественного: там он встречается с фантастическими силами и одерживает решающую победу: из этого

исполненного таинств приключения герой возвращается наделенным способностью нести благо своим соплеменникам» {35} . Этот сюжет, строящийся вокруг конфликтов и завоеваний, абсолютно не подходит в качестве модели для описания жизненного пути женщины {36} . Сам Кэмпбелл заметил Морин Мёрдок, автору книги «Путешествие героини» (1990): «Женщинам не нужно совершать путешествие. Во всей мифологической традиции женщина уже там. Ей только нужно осознать, что она сама и есть то место, куда другие пытаются попасть» {37} . «Когда женщина осознает, как изумительна ее роль, – продолжает Кэмпбелл свою мысль, которая в наши дни вызывает одно только раздражение, – ей не придет в голову пытаться быть псевдомужчиной». Эта беспечная – и зачастую подкупающая своей вроде бы сердечностью – манера Кэмпбелла обсуждать вопросы, имеющие большое значение для общества, может на самом деле скрывать под собой неосознанную мизогинию в форме снисходительного, покровительственного отношения. Женщины могут даже не мечтать отправиться в героическое странствие: все места забронированы под мужчин. Да и вообще – кому захочется быть «псевдомужчиной», что бы это ни значило?

35

Кэмпбелл Дж. Тысячеликий герой.

36

Мэри Мэйсон (Mary G. Mason) пишет: «Драматическая структура перехода или преображения… где личность представлена как поле боя противоборствующих сил и где кульминационная победа одной силы – победа духа над плотью – знаменует окончание драмы личности, просто не соответствует глубинным реалиям женского существования и потому не годится в модели описания женского жизненного пути». См. "The Other Voice: Autobiographies of Women Writers," в Life/Lines: Theorizing Women's Autobiography, ed. Bella Brodzki and Celeste Schenk (Ithaca, NY: Cornell University Press, 1988), 210.

37

Maureen Murdock, "The Heroine's Journey," Maureen Murdock (веб-сайт), https://www.maureenmurdock.com/articles/articles-the-heroines-journey/.

По Кэмпбеллу, главные цели странствующего героя – это блага и эликсиры, которые он должен добыть, но есть и еще одна награда, которая терпеливо дожидается его дома, – женщина. Как и Владимир Пропп, русский фольклорист, писавший в 1920-х гг. о структурном сходстве всех народных сказок друг с другом, Кэмпбелл предлагает нам единый сюжет, который начинается с того, что герой уходит из дома, и заканчивается тем, что он восходит на престол, сочетавшись браком с царевной или «ждущей впереди невестой». В странствии ему могут встретиться искусительницы вроде Цирцеи (да, это почти всегда женщины), которые хотят сбить его с пути к новому дому, но ими можно пренебречь и пожертвовать ради «мистического брака» – союза, свидетельствующего о том, что герой обрел «господство над жизнью». Из заключительного пассажа мы узнаем, что «женщина есть жизнь, а герой – есть познавший ее господин» {38} . За этим сюжетом проступает не только стремление стать «господином» жизни (и женщин), но также глубинное желание обмануть смерть и обрести бессмертие.

38

Кэмпбелл Дж. Тысячеликий герой.

Сейчас эти заявления кажутся такими диковинными и старомодными, что уже трудно всерьез ужаснуться заложенной в них риторике нарциссического превосходства и самодовольной маскулинности. А вот то, что работа Кэмпбелла не вызвала волны протестов сразу после публикации, не может не удивлять. «Тысячеликий герой» вышел в 1949 г. – во времена, когда послевоенное благополучие еще только набирало обороты: черно-белые телевизоры в тяжелом деревянном корпусе и машины, напоминающие корабли, с броскими фигурками на капоте, стремительно росли в числе. На Бродвее выстраивались очереди из желающих посмотреть «Юг Тихого океана» – мюзикл, созданный композиторами Роджерсом и Хаммерстайном по мотивам романа Джеймса Микенера «Тихоокеанская история» (1948), в котором предпринимаются наивно сентиментальные попытки поднять вопрос расовых предрассудков, хор скучающих без женщин моряков поет о том, что нет ничего прекраснее дам, а главный герой «в один из волшебных вечеров» встречает свою любовь. В обязательную программу средней школы вот-вот собирались включить «1984» Джорджа Оруэлла – пугающую антиутопию, в которой Старший брат всегда следит за тобой. В воздухе витали страхи перед распространением коммунизма и угрозой ядерной катастрофы. Но, что не менее важно, США как раз начали ощущать первые толчки грядущего сейсмического сдвига на рынке труда, связанного с массовым выходом на него женщин. Вторая мировая война привела к значительному, пусть и временному, росту числа женщин, трудоустроенных вне дома. В США количество работающих женщин выросло с 18 млн в 1950 г. до 66 млн в 2000 г. – ежегодный прирост составил 2,6 %. В 1950 г. женщины составляли 30 % рабочей силы, к 2000 г. их доля выросла до 47 %.

По другую сторону Атлантики в 1949 г. также произошло примечательное событие: во Франции была опубликована книга «Второй пол» Симоны де Бовуар. В 1953 г. она была переведена на английский, став опорным текстом второй волны феминизма в США, когда на первый план вышли вопросы юридического равенства и репродуктивных прав. Французская мыслительница показала, что, хотя женщины «свободны и автономны», каждая из них парадоксальным образом живет в мире, где «мужчины заставляют ее принять себя как Другого». Как, спрашивает де Бовуар, разграничивались роли мужчины и женщины на протяжении истории? Если кратко, мужчины были завоевателями, а женщины – захваченными ими пленницами. Мужчины изобретают, создают, исследуют, действуют, а женщины сидят дома и производят потомство.

Сказки и мифы, с которыми Симона де Бовуар познакомилась в детстве и в годы учебы, она воспринимала всерьез, считая их крайне показательными. Эти старинные истории без всяких прикрас отражают суровую реальность гендерного разделения общества: «Женщина – это Спящая красавица, Ослиная Шкура, Золушка, Белоснежка: та, что получает, претерпевает. В песнях, в сказках юноша отважно отправляется на поиски возлюбленной, он разит драконов, сражается с великанами, а она сидит взаперти в башне, в замке, в саду или пещере, она в плену, она спит или прикована к скале. Словом, она ждет» {39} . Иными словами, женщины не созданы

для действия или достижений, а уж тем более для завоеваний и побед. Вспомните женщин из греческих мифов – например, Данаю, Европу и Леду, которые зачали от Зевса, явившегося к ним в образе золотого дождя, белого быка и лебедя. В результате этих, судя по всему, довольно неприглядных половых актов (к счастью, подробности до нас не дошли) они родили сильных, отважных сыновей. Андромеду наказывают за то, что ее мать похвалялась ее красотой: она обречена томиться, прикованная к скале, до тех пор, пока ее не разыщет и не спасет герой Персей. Арахна навлекает на себя гнев Афины, заявив, что может превзойти богиню в ткачестве. Героинь-страдалиц в мифах намного больше, чем полновластных богинь, таких как мудрая Афина, грозная Артемида и прекрасная Афродита, – воплощающих абстрактные понятия, неподсудных и, к счастью для них, практически (но все же не совсем) недоступных.

39

Бовуар де С. Второй пол / пер. И. Малахова, Е. Орлова, А. Сабашникова. – М.: Азбука, 2021.

В нашей культуре есть два ярко выраженных гендерно обусловленных сюжета. Фрэнсис Скотт Фицджеральд указывает на них в следующем своем наблюдении: «Две важнейшие сказки из всех известных миру – это "Золушка" и "Джек, победитель великанов": истории о женском очаровании и о храбрости, отличающей мужчин» {40} . «Очарование» – это, конечно, многозначное понятие, под которым могут подразумеваться самые разные вещи: от приятного глазу изящества до могущественной магии, но автор «Великого Гэтсби» не вдавался в детали, когда проводил черту между невинной обездоленной героиней и героем – победителем великанов. Он лишь укрепил то противопоставление, которое издавна существует в западной культуре и служит базовой моделью для возникающих в ней нарративов. С одной стороны – автономный герой-мужчина, стремящийся к самоактуализации посредством приключений и завоеваний (на ум приходит Джей Гэтсби). С другой – терпеливая, страдающая, скромная и жертвенная героиня, та, которую один критик называет «образом мучимой женщины» {41} .

40

F. Scott Fitzgerald, The Complete Short Stories and Essays (New York: Scribner's, 2004), II:1176.

41

Leslie Jamison, "Cult of the Literary Sad Woman," The New York Times, November 7, 2019. Об этом контрасте с точки зрения психолога см. Mary M. Gergen, "Life Stories: Pieces of a Dream," в Toward a New Psychology of Gender, ed. Mary M. Gergen and Sara N. Davis (New York: Routledge, 1997), 203.

Путешествие героя, как указывает Джиа Толентино из журнала The New Yorker в своем исследовании «чистых героинь» и их саморазрушительного поведения, служило канвой для множества литературных произведений: будь то написанная в XIX в. «Повесть о двух городах» Чарльза Диккенса или «Моя борьба» норвежского писателя Карла Уве Кнаусгора, опубликованная уже в XXI в. {42} Перечисляя романы XXI в. с центральной женской фигурой, мы непременно назовем произведения из учебных программ XX в., от «Анны Карениной» Толстого до «Алой буквы» Натаниэля Готорна, от «Госпожи Бовари» Флобера до романа «В доме веселья» Эдит Уортон, опубликованного в 1905 г., – и все они взахлеб рассказывают нам о страдающих героинях, их невыносимом быте и пугающей беззащитности.

42

Толентино Дж. Кривое зеркало: Как на нас влияют интернет, реалити-шоу и феминизм / пер. Новикова Т. – М.: Бомбора, 2020.

Существуют ли исключения из этого правила, по которому многострадальными жертвами в мифах и литературе мы видим исключительно женщин? Конечно, у нас есть впечатляющий пример библейского Иова, который потерял детей, богатство и здоровье и прошел испытание своей веры незаслуженными, на первый взгляд, бедами. Кроме того, встречаются и нетипичные женские фигуры (преимущественно исторические или легендарные), однако они обычно лишь подтверждают правило, согласно которому война – мужское дело. Француженка Жанна д'Арк снимает английскую осаду Орлеана; воительница Скатах обучает ирландского героя Кухулина искусству боя; прекрасная библейская вдова Юдифь обезглавливает захватчика Олоферна. А еще есть амазонки. Но все эти добродетельные женщины (зачастую гендерно флюидные и девственные) призваны напоминать нам о том, что героическое поведение генетически заложено в представителях мужского пола. В этих героинях всегда есть что-то неестественное: все они, в отличие от легендарных мужчин, всегда немного не от мира сего либо слегка гротескны. Они будто бы извращают свое женское начало тем, что узурпируют героическую стезю {43} . Воинская отвага испокон веков была важной составляющей дискурсивного поля, которое определяет героя, и для многих мысленный образ «героя» – это по-прежнему воин-мужчина в доспехах. Вергилий начинает «Энеиду» с заявления: «Битвы и мужа пою». Как уже отмечалось ранее, жанр эпической поэмы или национального мифа, который и породил концепцию героя в самом ее традиционном виде, всегда зиждется на военном конфликте: «Илиада» (Древняя Греция), «Песнь о Роланде» (Франция), «Беовульф» (Англия), «Песнь о Сиде» (Испания), «Махабхарата» (Индия).

43

Амазонки были не просто порождением фантазии древних греков. Эдриен Мэйор исследует историю реальных женщин-воительниц, которая стоит за мифами и легендами древних культур. См. The Amazons: Lives and Legends of Warrior Women across the Ancient World (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2013).

Даже сейчас, желая выразить свое восхищение теми, кто подает пример другим (как правило, в контексте военного дела, но иногда и в духовном плане), мы обращаемся к культу героя и к традиции поклонения герою. Культы героев возникли в Древней Греции: таким образом там почитали память воинов, павших в бою, и призывали их взять ныне живущих под свою защиту. Ритуалы поклонения героям в большей степени, чем поклонение предкам в рамках местных традиций, обеспечивали людей простой, внятной формой почитания, вселяющей уверенность в завтрашнем дне и не отягощенной подробностями реальной, исторической жизни идола. Хотя культы героев в массе своей были посвящены воинам, порой их приверженцами становились сразу целые группы членов одной семьи {44} .

44

О культе героя и поклонении герою см. в первую очередь Gregory Nagy, The Ancient Greek Hero in 24 Hours (Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard University Press, 2013), 11.