Тысячи осеней. Том 1

Сиши Мэн

Шэнь Цяо ничего не ответил ему. Договорив, Юй Ай тоже умолк. Вспышка гнева прошла, как не бывало, и лишь часто вздымающаяся грудь выдавала, что он до сих пор сердит.

Двое бывших соучеников стояли на ночном ветру друг против друга и не желали продолжать этот разговор, но и разойтись они тоже не могли.

Юй Ая взяла досада, от утраты болело сердце: он видел, что все кончено, близкими друзьями и соратниками им больше не быть. Доверять друг другу, как в старые добрые времена, уже невозможно.

Шэнь Цяо прервал молчание первым:

– Вижу, ты тверд в своих замыслах, стало быть, говорить больше не о чем, – сказав так, он хотел было развернуться и уйти.

–

Куда же ты? – окликнул его Юй Ай.

– В поединке с Кунье я потерпел поражение и тем самым опозорил нашу обитель, – спокойно ответствовал Шэнь Цяо. – Я не смею да и не считаю себя достойным возвращаться на пост настоятеля-чжанцзяо, не говоря уж о том, в каком свете тогда предстанет наша школа в глазах чужаков. Что до отравления… доказательств у меня нет. Даже если посмею обвинить тебя, боюсь, мне никто не поверит. Скорее другие решат, что я просто наговариваю на тебя, не желая мириться с разгромным поражением. Ты уже все продумал, так какое тебе дело, куда я пойду? Куда бы я ни направил свои стопы, что бы ни сделал, а твоим великим замыслам не помешаю.

– Но ты ведь получил тяжкие раны, – ласково напомнил Юй Ай. – Не уходи от нас, лучше останься и подлечись.

Но Шэнь Цяо упрямо покачал головой, отвергая его предложение. Он снова развернулся, дабы удалиться, но тут позади раздался голос Юй Ая:

– Я не позволю тебе уйти, – сказал он властно и холодно.

– А если я того желаю? – ответствовал ему в тон Шэнь Цяо.

Юй Ай предпочел не отвечать, а снова прибегнуть к уговорам:

– Ты вырос на горе Сюаньду, с самого детства знаешь всех ее обитателей. Как ты можешь вот так бросить нас и уйти? – принялся убеждать он, взывая к дружеским чувствам и здравому смыслу.

Но Шэнь Цяо был непреклонен:

– Сговора с тюрками я не потерплю и никогда не соглашусь на твои замыслы.

Услышав, что шисюн не передумает, Юй Ай сменил ласку на угрозы и принялся чеканить каждое слово:

– Отчего ты думаешь, что твое согласие требуется? Четверо из семи старейшин горы Сюаньду уже одобрили мои намерения, трое других давно ушли в затвор, и житейские заботы их ничуть не волнуют. Что до наших соучеников, то все они негласно меня поддерживают. Старший шисюн человек кроткий, даже мухи не обидит, и говорить с ним об общем деле бесполезно – все равно ничего не добьешься. Остальные четверо братьев и младшая шимэй, быть может, обрадуются твоему возвращению, однако тебя вряд ли послушают. Все мы знаем, что нашей школе нужны перемены. Я не хочу остаток жизни наблюдать, как наша великая обитель приходит в упадок… никто из нас не хочет! Как думаешь, какими силами я сумел уладить насущные дела и заступить на пост настоятеля-чжанцзяо? Без молчаливого согласия и поддержки соучеников у меня бы ничего не вышло. Пойми же, шисюн, твой образ мысли, как и воззрения нашего учителя, а с ними и убеждения предыдущих настоятелей уже неприменимы в этом мире! Как горе Сюаньду остаться в стороне и печься лишь о своем учении, когда в Поднебесной свирепствует смута!

Он снова умолк. Повисла гнетущая тишина.

Та ночь была необыкновенно тиха: ни свиста птиц, ни дуновения ветерка, ни шороха листвы. Весь мир словно замер и, как только яркая луна скрылась за облаками, погрузился во тьму. Пламя свечи, которую принес Юй Ай, задрожало, потускнело и вдруг потухло. Но до этого Шэнь Цяо не было никакого дела: ослепнув, он больше не различал день и ночь.

Как и все прочие, Шэнь Цяо был человеком из плоти и крови, стало быть, у него тоже болели старые раны, а жизненные трудности и неурядицы огорчали его. Однако он упорно верил, что всегда есть надежда на лучшее, и никогда не унывал.

Когда память вернулась к Шэнь Цяо, в его голове зароились тысячи вопросов, сомнения одолели душу, однако он не отчаялся и держался мысли, что, вернувшись, выяснит всю правду. Он встретится с Юй Аем, поговорит и так отметет свои мрачные догадки.

Но вот правда открылась, и Шэнь Цяо ощутил смертельную усталость, будто на его плечи упала вся тяжесть этого мира. Будто кто-то вцепился в него и утащил в ледяные глубины, прямо на дно морское, и теперь оттуда не выбраться, никак не выплыть.

Почувствовав дурноту, Шэнь Цяо невольно налег на бамбуковую трость и стиснул ее крепче, надеясь так удержаться на ногах.

От того, что отразилось на лице брата по учению, у Юй Ая сжалось сердце, однако отступить он не пожелал. Более того, он решил внести ясность в свои взгляды, а потому повторил еще раз:

– Послушай меня, шисюн, никто не жаждет совершенного уединения и полной отрешенности. Несомненно, школа Сюаньду – лучшая среди даосских, и мы в силах поддержать просвещенного государя, чтобы с его помощью распространить наше учение по всему свету. Так зачем нам уподобляться отшельникам, сидящим в глуши? Почти все на горе Сюаньду пришли к этому выводу. Противиться лучшей доле? Не слишком ли наивно, шисюн?!

Но Шэнь Цяо его доводы не принял. Глубоко вздохнув, он горько посетовал:

– Ты уже сговорился с Кунье, а он из тюрок. Разве это не означает, что ты попросту поможешь им захватить Центральную равнину и отобрать наши исконные земли хуася!

– Разумеется, нет! – возмутился Юй Ай. – Наш сговор с Кунье – лишь часть моего замысла, о чем я уже упоминал. И как бы мне ни хотелось открыть нашу школу миру, но я не намерен поддерживать их завоевания! Они свирепы и жестоки, кого из них можно назвать просвещенным государем?

Шэнь Цяо нахмурился: в голове его все перемешалось, однако он смутно чувствовал, что Юй Ай замыслил что-то грандиозное, а что именно, уяснить пока не мог.

– Ты вернулся к нам, – тем временем продолжал Юй Ай, – и, несмотря на разногласия, мы еще можем остаться близкими друзьями… нет, родными братьями, между которыми нет неловкости и недомолвок. Да и куда ты подашься? Видишь ты худо, от полученных тяжких ран еще не оправился. Боюсь, восхождение на гору отняло у тебя немало сил и времени, ты измучен, долгого пути тебе не выдержать, так зачем тебе уходить? Оставайся здесь, гора Сюаньду – твой дом.

Шэнь Цяо медленно покачал головой:

– Ступай своим великим путем, а мне уж позволь довольствоваться узенькой доской, перекинутой через ручей. На роль марионетки-чжанцзяо я не гожусь. И впредь не…

Он осекся. Ему хотелось сказать шиди что-нибудь жестокое, чтобы одним словом разорвать былую крепкую дружбу, однако перед ним вдруг встали картины их общего детства, юности и взросления, и такие яркие и живые, что у него захватило дух. Шэнь Цяо запоздало понял, что жестокими словами их не стереть. Глубоко вздохнув, он передумал что-либо говорить и, плотно сомкнув губы, отвернулся, собираясь уйти.

И если раньше Юй Ай побоялся бы его останавливать, поскольку Шэнь Цяо был лучшим из лучших учеников Ци Фэнгэ, унаследовавшим невероятное мастерство учителя, то теперь опасаться было нечего – уж слишком он стал немощен. К тому же сам Ци Фэнгэ, прославленный мастер боевых искусств, чье имя гремело по всей Поднебесной, не брал в ученики детей с посредственным талантом: все на горе Сюаньду отличались превосходными задатками и хорошо освоили боевое искусство. И Юй Ай не был исключением. Поэтому он легко преградил путь Шэнь Цяо – всего-то и нужно было, что шагнуть в сторону.