Тюрьма ребёнка
Шрифт:
– Ты прав, о достойнейший, – так же вкрадчиво ответил Мензун, делая неопределённый жест в сторону разбойника. – Если бы у нас была возможность выбирать, то лучше было бы отправить двоих, чтобы каждый следил за другим, но положение не терпит отлагательства, и придётся принять на службу того, кто доступен и маломальски подходит.
– Всё, прогоните остальных, – кивнул стражникам Разек.
Когда остался лишь один, Мензун обратился к нему: «Как твоё имя, о ты, вернувшийся на прямой путь?»
– Имя? – ошарашено переспросил разбойник. – Моё имя? У меня нет имени. Меня кличут Шустрым.
– Ладно,
Мензун повернулся к градоначальнику и спросил: «Как называется тот город, куда следует отправиться Шустрому?»
– Город Бур, – уточнил Разек.
– Да, ты пойдёшь в Бур под видом беженца из Удая и распространишь в Буре слух, что Удай поразила зараза, вода в колодцах стала горькой, и люди и скот умирают в домах и на улицах.
– Но разве мне поверят? – пролепетал Шустрый.
– Тебе придётся постараться, чтобы поверили, – очень убедительно ответил Мензун. – А так же придётся потерпеть пару дней, пока нам придётся разбередить твои язвы. Зато награда будет того стоить.
Разбойника посадили в яму, пообещав ему награду, и тот согласился терпеть и делать всё, что ему скажут. Градоначальник был явно доволен, хотя и по-прежнему встревожен. Пришли гонцы. Мензун ушёл с главной роли и лишь слушал, как градоначальник даёт им указания. Лишь когда тот закончил и взглянул на Мензуна, спрашивая совета, тот в простых выражениях подсказал парням, как лучше вести разговор с командирами наёмников, и как узнать его старого боевого товарища и его ватагу. Когда гонцы ушли собираться в дорогу, Разек приказал подать обед и пригласил Мензуна разделить с собой трапезу.
– Расскажи мне про Шумер, – сказал Разек, когда они покончили с жареной бараниной с ячменной кашей.
– Я недолго там прожил, – ответил Мензун. – Пять лет назад наша ватага пришла в Шумер с севера и нанялась к градоначальнику Садуба. В том бою я был ранен, что заставило меня посвятить жизнь Семушу, покровителю Садуба, и остаться служить в его храме. Все эти пять лет я почти только учился у главного жреца врачеванию, помогал лечить больных, и, конечно же, пел гимны Семушу и сочинял их по мере способностей.
– Неужели ты не познакомился там с зажиточными земледельцами, торговцами и ремесленниками? – поинтересовался Разек. – Меня прельщает возможность узнать у тебя про них, чтобы наш город мог привлечь торговцев их товарами.
– Рад бы помочь, но могу лишь упомянуть несколько имён состоятельных горожан и жителей окрестностей, детям которых я вправлял вывихи, зашивал порезы, и помогал их жёнам и служанкам родить детей.
Мензун рассказал некоторые подробности о жителях Садуба, которые были не слишком значительные, но всё же заинтересовали Разека. Тот чувствовал, что ничем не может заинтересовать Мензуна в ответ, и что тот не торопится выкладывать всё, что знает. Поделать с этим Разек ничего не мог и довольствовался услышанным.
– С твоих слов я понял, что ты торопишься в Ерину и уже собирался уходить, – продолжил Разек. – Как человек опытный и дальновидный, ты был бы мне очень полезен в течение, по меньшей мере, ближайшего
Мензун взглянул градоначальнику в глаза и задумался, но потом улыбнулся и ответил: «Достаточно этой твоей просьбы. Я останусь, потому что уверен, что этого хотят боги. Они задерживают меня на пути туда уже не первый раз».
– Конечно же, ты будешь желанным гостем в моём доме, – продолжил Разек.
– Как жрец, я нуждаюсь в немногом: миска бобов, ячменная лепёшка, кувшин молока или пива – это всё, что требуется для поддержания моего тела и духа, – улыбнулся Мензун. – Если ты, достойнейший, так добр, что готов принять меня в своём доме, то я почту за честь принять твоё гостеприимство, но прошу не обижаться на меня за то, что проведу ближайшие несколько дней в гостях у гончара Зернага, чтобы позволить Акабу отплатить мне за небольшую помощь в пути.
Разек задумался над последними словами Мензуна, и пристально посмотрел на него: «Не поэтому ли ты разговаривал с Шустрым, как будто вы уже встречались?»
– Теперь, когда ты принял решение по его поводу, я могу со спокойной совестью поведать о нападении на Акаба и его семью. Шустрый был с теми двумя, кто остались лежать на земле после нападения. Я пожалел его и оставил в живых, а сегодня я пожалел его снова и дал ему возможность изменить его жизнь к лучшему. Вино, так было угодно богам.
– Мне следовало бы сурово наказать его, но раз ты так поступил, то, наверное, так будет лучше, – дипломатично ответил Разек. – И раз так случилось, выходит, богам действительно так было угодно. Мне претит доверять судьбу всех горожан самому жалкому и трусливому из самых никчёмных разбойников, но ты очень убедительно советуешь мне так поступить.
На самом деле Мензун был столь же мало уверен в Шустром и скорее предпочёл бы, чтобы тот так и остался в яме навсегда, но ему почему-то казалась хорошей затея послать того в Бур. Ему не давала покоя мысль о том, что случится, если жалкий червь проговорится об истинном положении дел, но, в то же время, другая половина его внутреннего “я” напоминала о том, что ему, собственно, должно было быть всё равно, чем закончится для жителей Удая возможное вторжение.
Проведя ещё два дня в гостях у Зернага, Мензун поблагодарил всех за гостеприимство и пришёл в дом градоначальника. Его поселили в удобной комнате с льняными занавесями на окнах и двери и с настоящей деревянной кроватью. Слуги Разека предоставили ему всё необходимое и в полдень пригласили снова разделить трапезу со своим господином.
– Кажется, пора отправлять Шустрого в Бур, – заметил Разек, поприветствовав гостя.
– Истинно так, – ответил Мензун. – Нам следует напутствовать его в дорогу и убедиться в том, что он понял и запомнил приказы.
– Тогда после этого прекрасного обеда вызовем стражу и приступим к этому безотлагательно. Если мы дадим ему в дорогу какие-то ценности, то он может обмануть нас и вместо этого отправиться пить и гулять. Что нам делать?
– Дадим ему самой простой еды и дешёвое, но неплохое копьё, чтобы он мог наловить рыбы в ручьях, – посоветовал Мензун. – Так он вернее доберётся до Бура.