Тюрьма ребёнка
Шрифт:
Узнав Мензуна получше, Разек оставил подозрительность и принялся рассказывать о том, как его отец и отец его отца служили стражниками, а сам он стал градоначальником, победив с ополчением целую ватагу разбойников, решивших однажды напасть на город. В той схватке его ударили копьём, и он едва увернулся, получив лишь порез. Ещё ему сломали две пястные кости ударом дубины, и его рука никогда не стала прежней. Они с Мензуном легко понимали друг друга и проговорили о сражениях и приключениях целый час, по окончании которого Разек хлопнул себя по колену и сказал: «Мне приятна наша беседа,
Шустрый кивал и божился, что всё понимает и всё сделает. Было трудно составить мнение, правда ли это, или он просто мечтает поскорее сбежать, но когда Мензун заставил его всё пересказать, парень всё же довольно складно повторил все указания.
– Когда ты придёшь в Бур, ты застанешь там войско, которое взяло его и разграбило, – продолжил Разек. – Они станут расспрашивать тебя про Удай и будут всячески угрожать тебе, чтобы ты говорил правду. Ты всегда должен стоять на своём и твердить, что кара богов пала на Удай за то, что мы не возносили им достойные жертвы из-за плохого урожая.
Шустрый продолжал подобострастно кивать.
– Ты понимаешь, что выполнив этот приказ, ты получишь в руки самое драгоценное: твою новую жизнь, с которой ты сможешь поступать, как захочешь, и тебе больше не придётся грабить прохожих и прятаться от стражников? – сурово спросил Мензун под конец.
– Точно, повелитель, понимаю, – клялся Шустрый. – Куда бы я ни сбежал, меня ждёт всё та же жалкая участь, а вернувшись сюда, я стану горожанином.
– Тогда иди и помни, что чем убедительнее ты распустишь слух о заразе, тем вероятнее город останется стоять, а значит, и награда будет ждать тебя. Из Бура ни в коем случае не возвращайся обратно в Удай, а сначала сделай вид, что хочешь бежать как можно дальше на юг, и скройся в холмах, чтобы переждать, пока войско не вернётся в свои земли.
– Всё сделаю, как приказал градоначальник, – обещал Шустрый.
Его отправили восвояси и проследили, чтобы ему выдали копьё и ячменя с бобами в дорогу, а он действительно ушёл через холмы на юг. Теперь всем в городе, включая Мензуна, оставалось лишь готовиться к штурму и ждать, случится ли он. Позже вечером Мензун сходил к Зерагу и присел перекинуться с Акабом парой слов.
– Сколько ещё ты с семьёй собираешься гостить у свояка? – спросил он.
– Почти всё распродано, – ответил Акаб. – Завтра мы уже уходим.
– Хорошо, – сказал Мензун. – А в следующий раз, когда намереваетесь прийти?
– Недели две проведём дома, позаботимся о хозяйстве, и снова сюда, опять с товаром.
– А вы сможете вернуться сразу только раз, а потом прожить до зимы, если больше не придёте в город торговать? – спросил Мензун.
– Зачем это? – удивился Акаб.
– Могут прийти враги с юга и взять город штурмом. Как друзьям, я тайно говорю это тебе, но это только для твоих ушей, даже не для твоей жены, сыновей, и свояка с семьёй. Они горожане, и их долг защищать город, а вы из деревни за холмами, и такой обязанности у вас нет.
– Но сыновья посчитают себя и меня последними трусами, если мы не останемся, – горячо возразил
Мензун взял его за локоть: «Это не шутки. Те враги разграбили уже два города на юге. Если они придут, дела плохи. Уходи и пережди вторжение в своём доме. С вами тремя или без вас, разница невелика, а, выжив, вы поможете горожанам едой даже в худшем случае. Кто принесёт им ячменя, если не вы, сейчас, перед штурмом, и потом, когда враги уйдут?»
Последнее соображение заставило Акаба призадуматься. Он почесал в затылке и согласился поступить, как велел Мензун, и хранить в тайне разговор. Мензун не слишком полагался на это, но ничего не сказал и вернулся в дом Разека. За ужином с градоначальником он спросил: «Что ты, достойнейший, знаешь о наступающем войске?»
– Увы, немногое, – ответил тот. – Знаю лишь, что им сопутствует удача, и что их ведёт полководец огромного роста и могучего телосложения, но это лишь слухи.
– Громадный сил… – пробормотал Мензун. – Что-то я слыхал от наёмников про такого военачальника, но совсем не здесь, и даже не близко и не недавно, а напротив, очень далеко и давно.
– Ты пугаешь меня, Мензун, – усмехнулся Разек. – Уж не демон ли он?
– О, прости, достойнейший, – спохватился тот. – У меня и в мыслях не было. Наверняка на свете немало мужей высокого роста и крепкого телосложения, и война притягивает таких, как навоз притягивает мух.
– Мне по душе твоё отношение к войне, – заметил Разек. – Когда я узнал, что ты бывший наёмник, я опасался, что у тебя воинственный нрав, но теперь я вижу, что ты гораздо мудрее, и это радует меня.
– Кажется, я понимаю тебя, – ответил Мензун. – Ты, должно быть, тревожился, не захочу ли я взяться за старое и не дам ли тебе такие советы, которые вернее приведут меня на поле битвы.
– Именно, друг, – признался Разек.
– Повинуясь воле богов, пустился я в путь из Шумера, – продолжил Мензун. – Жрец храма Семуша истолковал моё видение, как указание скорее принести гимны Семуша в Ерину. Однако обстоятельства непреодолимой силы задержали меня ровно настолько, чтобы у тебя со мной состоялись эти разговоры, и чтобы судьба горожан Удая затронула меня. Я не смею ослушаться воли Семуша, Ерай, и других богов.
– Мне было бы больше по душе, если бы их судьба волновала тебя самого, но требовать этого от другого человека самому невозможно. Достаточно хорошо то, что движет тобой, друг.
Проснувшись рано утром, Мензун тщательно осмотрел своё копьё, особенно древко у наконечника и его обмотку из расщеплённой лозы. Он вышел во двор и всё время до завтрака тренировался с копьём под деревьями. Его за этим застал слуга градоначальника и некоторое время молча и с восхищением следил за твёрдыми стойками и быстрыми ударами, со свистом разрезавшими воздух. Потом он почтительно приблизился и пригласил Мензуна на трапезу.
– Ты тоже бывший воин? – спросил Мензун.
– Убас моё имя, господин, – откликнулся слуга. – Я служил в страже под началом отца достойного Разека. Потом мне пробили плечо копьём, и с тех пор я служу в его доме.