Тюрьма
Шрифт:
«Что с тобой дальше будет, если… слезами не отмоешь…»
«Слезами? Ты, дядя, не про меня. С этапа уйду. Я такое видал, от такого уходил… Чтоб я в этом стаде?.. Меня ничем не удержат, зубами загрызу, а уйду…»
Первые дни я его, вроде не видел, разве всех раз глядишь — толпа. А потом смотрю, словно бы два центра в камере: один на первой шконке — Ян и вокруг него, второй у двери: сидят у стены под волчком, набьются, внизу вертухаю ничего не разглядеть.
Яша. Лицо рыхлое, желтое, в крупных оспинах,
Меня с ним познакомил Ян. На третий день.
«Или к нам, Серый!»
Ян на Яшиной шконке, с краю, Яша посредине, поджал ноги.
«Ты, Серый, человек образованный, — сказал Ян,— можешь выдать справку — караимы, кто по национальности?»
«Крымские евреи, они давно в Крыму, с древности.»
«Понял?..— засмеялся Ян.—А он говорит, хазары…»
«Может, и смешались с хазарами,— сказал я,‚— давно дело было, не знаю. А вам зачем?»
«Да он караим! Не хочет к нам, евреям!..»
«А ты был в Крыму?» — спросил меня Яша.
«Был, но… караимов не видел. Там и татар теперь нет. Увезли.»
«Куда увезли?» — спросил Яша.
«В Среднюю Азию.»
«А там ты был?»
«Не был.»
«Какое ж у тебя образование, если нигде не был и ничего не видал? Или у тебя диплом заместо образования?» .
«Диплом. Увижу, когда повезут. Сверю с дипломом.»
«Не много ты повидаешь. Надо было начинать раньше. Меня с десяти лет возят. Я везде был и все повидал.»
«А что ты из клетки увидел? У нас был на спецу один, его в сорок пятом взяли первый раз, тоже говорил, везде побывал, все видел, а поговорить не о чем.»
«А чего ему с тобой говорить —о чем?.. Тебя, к примеру, повезут, ты куда будешь смотреть?»
«В окошко».
«Верно, куда тебе еше глядеть. Много ты в окошко из клетки разглядишь — верхушки у елок. А меня повезут, я на тебя погляжу, а потом буду рассказывать где был да чего видал.»
«Что ж ты у меня разглядишь?»
«Понял?..— Яша повернулся к Яну.— Чего ты его ко мне привел?.. Образованный… Что он против меня?»
«Он за правду сидит, — сказал Ян,— ты аккуратно.»
«А мне за что б ни сидел. Чего он знает? Ты хоть когда видал книгу — Библия называется?» — это мне вопрос.
«Видал», сказал я.
«Может, читал?»
«Читал.»
«Во как! Какие там первые слова?»
«В начале сотворил Бог небо и землю».
«Гляди, верно!.. Сколько там книг, в Библии?»
«Пятьдесят, в Ветхом Завете. А ты меня зачем спрашиваешь?»
«Хоху понять, чего твое образование стоит. Про караимов ты читал… Какие ж они евреи, если их двести лет назад царица Екатерина освободила от еврейских налогов и в рекруты их не брали? А евреев брали.»
«Про это не знаю.»
«Откуда тебе знать…
«А ты в Христа веруешь?» — спросил я.
«Про все написано,— на мой вопрос Яша никакого внимания не обратил. И про караимов тоже. Ты прочитал в книжке, а ничего не понял. Как и Библию прочитал, а про что написано, не знаешь. Ян — еврей, а спроси его, читал он Библию?»
«Я по другому делу», — сказал Ян.
«Думаешь, там история? — продолжал Яша.— Один царь убил другого, зарезал десять тысяч, у другого царя сын увел жену, третьему глаза выкололи, он свою силу на бабу променял… Там не история, не про царей. Там человек и Бог. Один человек, а в нем вся история. Бог смотрит на человека, а человек смотрит на Бога. Один видит Бога, а другой нет. Я гляжу на тебя и все вижу.
И как ты Бога на бабу променял, и как сына зарезал.. испугался, как бы он у тебя бабу не увел. И как за деньги друга продал… Зачем мне твое образование? И в окошко глядеть не надо. Понял чего?»
«За что ты сидишь, Яша?»
«Пускай у кума болит голова. Тебе зачем?..»
«Ты с ним поаккуратней, — сказал мне вечером Ян.— Не простой мужик. Наверное, блатной, хотя не похож. Не пойму, зачем его к нам кинули? Ни во что не лезет, собрал шоблу и гуляет с ними… Я ему в первый день. сказал — хочешь старшим? Я, говорит, тут долго не задержусь, а с кумом лишний раз не надо… Я тоже недолго, они меня выкинут, случайно влетел, убрали старшего, крепкий был мужик, лучше я, думаю, а то мало ли…»
Еще через день я увидел Яшу в другом качестве, он уже не богословствовал. Был в камере малый, Володичка, «наркоша» — неприятный, липкий, шушукался, откровенно-глупо льстивый и надоедливый. Сначала я его видел на шконке у Яши, потом он перекочевал к Яну…
Меня заставила очнуться тишина в камере. Я мусолил Диккенса, а тут вздрогнул от тишины… Яша стоит возле шконки Яна — первый раз при мне оставил свой угол, о чем-то говорит и Володичка тут, белый, даже синий. Яша взмахнул рукой и ребром ладони рубанул Володичку по лицу, кровь хлынула. Ян не шевельнулся. Володичка поднял было руку защититься, а Яша его еще и еще…
«Что это?» — спросил я Виталия Ивановича.
«Не лезь в их дела, ему есть за что. Ходит от шконки к шконке, разносит сплетни. Хотел стравить Яшу с Яном. Темное дело, кум что-то затеял…»
Самый длинный в камере, здоровенный, пудовые красные кулаки, а добродушный: Вася, кликуха у него «Малыш». Мы с ним в одной семье, едим на шконке у маленького Олега. Малыш таскает миски, бестолково: суетится, над ним потешаются, а он не обижается. «Не иначе тебя, Малыш, за ноги тащили, когда мать рожала, потому и длинный…» — «У меня мамка махонькая,— улыбается Малыш,— а бабку над столом не видно, говорунья, рассказывает, рассказывает…»