У Адских Врат
Шрифт:
Воорт на мгновение задумывается.
— Спроси своих приятелей из Эн-би-си о том юристе, Теде Стоуне. Дела. Клиенты. Репутация. Новости. Он — единственная связь с консорциумом.
— Будь осторожен.
На этом разговор заканчивается.
По комнате вдруг словно проносится теплый ветерок, и Воорт поднимает голову, охваченный весьма необычным, но мощным ощущением присутствия отца. Даже чувствует запах лосьона после бритья «Олд спайс».
Воорт никогда не подвергал сомнению реальность таких посещений. И надеется, что и теперь
— Я горжусь тобой, сын. Ты рассказал семье все, что им надо знать, чтобы защитить себя. Но когда ты собираешься рассказать правду невесте?
— Я мог бы все бросить, папа.
— Ты знал, что ни за что не добьешься единогласного решения, так что шесть к пяти или десять к одному — какая разница? А еще, дружок, ты проглядел улику.
— Какую?
— Она была у тебя под носом все пять дней.
Сердце Воорта начинает биться быстрее.
— Это означает, что ты бы продолжал даже после голосования?
— Всего раз или два в жизни человека, — произносит призрачный голос, — случается что-то по-настоящему важное. То, как ты справишься с этим, на всю жизнь определяет, кто ты есть.
— Они что-то затевают…
— Хотел бы я, чтобы мы знали, идет речь о человеческих жизнях или только о деньгах.
— Если пострадает кто-то из детей…
Призрак словно приближается, и на долю секунды Воорт ощущает прикосновение к правой руке — так когда-то держал его папа во время прогулок. Ему хочется плакать.
Голос произносит:
— Я не завидую тебе. В новые времена последствия кажутся тяжелее. Но целью всех уроков, Конрад, было научить тебя, что добро против добра — это всегда нелегко. Ты предупредил Воортов. Они примут меры предосторожности.
— Папа, а ты когда-нибудь решал признать кого-то виновным заранее?
— Ты был ребенком. О таком с детьми не говорят, даже с одаренными.
— Я хочу размазать их.
— Месть влечет новую месть.
Призрак исчезает. Музыка становится громче, а через открытую дверь по бару проносится порыв ветра, словно папа, потратив слишком много сил на возможность поговорить, вышел, как живой человек. Наверное, даже столетний старик может скучать по отцу.
Воорт достает телефон. Набирает номер по памяти. Он принял решение.
— Кон! — изумленно восклицает Микки. — Слушай, приятель, я абсолютно трезв. Ни капли с тех пор, как ты уехал. Ты вернулся? Что стряслось? Скажи мне, что нужно.
Глава 9
— Если мы разбудим генеральшу среди ночи, это весьма поможет нашей карьере, — говорит Микки полтора часа спустя.
— Мне в любом случае понадобится ее одобрение, так что можно начать и сейчас.
Выбравшись из «БМВ» Микки (машина продается), они идут по узкой, выложенной плитками дорожке к одноэтажному коттеджу в Форест-Хиллз, Куинс. С аккуратным газоном и дощатой оградой, он похож на тысячи других домов полицейских,
— Надеюсь, вы пришли с очень интересными вестями. — С этими словами Эва Рамирес, первая в Нью-Йорке женщина — главный детектив, открывает дверь.
Будучи одним из пяти главных «супершефов» управления, Эва считается претендентом на должность комиссара, если Уоррен Азиз уйдет. Миниатюрная, привлекательная, упрямая, она поднималась по служебной лестнице, в течение восемнадцати лет украшая свой послужной список наградами. На работе она предпочитает темный деловой костюм (юбка-пиджак), но сейчас на ней розовый махровый халат, из-под которого виднеется оборка ночной рубашки. Медно-красные волосы, на службе собранные в высокую прическу, сейчас падают почти до плеч. Зеленые глаза, которые копы видят обычно через контактные линзы, сердито смотрят из-под очков в розовой оправе. Она разведена и живет одна.
Шлепанцы с кроличьими ушками — абсолютно не полицейского вида.
Даже Микки, обычно недолюбливающий начальство, высоко ценит Эву. Она славится тем, что всегда поддерживает попавших в переплет подчиненных.
— Афера на шестьсот миллионов долларов, — говорит Воорт. — Три убийства. Угрозы в адрес дюжины офицеров. Ради этого стоило тебя будить?
— Если окажется, что все так и есть на самом деле.
Это дом копа, думает Воорт, идя за ней на кухню. Деревянные панели. Масса керамических безделушек: козлики, овечки и играющие на флейтах пастушки в кожаных жилетах. Множество фотографий в рамках запечатлели продвижение Эвы по службе: от курсанта до лейтенанта уголовной полиции. На паре снимков присутствует ее бывший муж. По слухам, он все еще полицейский — и пьяница.
— Я жду. — Эва тем временем ставит на газовую плиту чайник, потом достает три фарфоровые кружки.
Воорт пересказывает вариант с пистолетом, а не с изнасилованием. Эва слушает, и лицо ее делается жестким, сердитым, задумчивым, подозрительным.
— Тебе пригрозили, и ты просто уехал, — произносит она, дослушав до конца.
— Я считал, что для моей семьи будет безопаснее, если сначала покажется, что я сдался.
— Ты даже не сказал Сантини? — Это о новом лейтенанте Воорта.
— По их словам, шеф, у них есть внутренний источник.
— Доказательства?
— Мне не хотелось проверять.
Эва кладет в кружки пакетики чая.
— Ты считаешь, что это Сантини? — недоверчиво спрашивает она.
— Мне надо было предупредить семью, прежде чем принимать другие меры.
— И они согласились, чтобы ты продолжал! — восхищается Эва. Ей уже приходилось работать с Воортом, и он ей нравится.
— На самом деле они бы предпочли, чтобы я все бросил.
Эва снимает с плиты шипящий чайник.
— С такой семьей тебе придется непросто. Чего ты хочешь от меня?