У Белого Яра
Шрифт:
— Дюшу? — переспросил Тегерсен.
— Да, Мартин Иванович, душу... Кидаю карты. Раз — и бита Васькина карта... Делать нечего, уговор дороже денег. Пошел мой Васенька домой, позвал приятеля своего, лег в постель. «Теперь, говорит, я умер, а ты меня хорони. Но чтобы все было, как взаправду...». Ну, приятель все в лучшем виде справил. Свидетельство о смерти раздобыл, гроб заказал, за попом сбегал и все такое...
Кузьминых потянулся к столу, но Балакшин предусмотрительно отодвинул поднос.
— Вот, значит, несут Васю в гробу, поп впереди с кадилом,
— Из гроба? Чудес!
— Из гроба, Мартин Иванович... Что тут было! Поп кадило бросил и бежать, народ — врассыпную. Потеха! Ну, конечно, нашего Васю арестовали, посадили в холодную, я уплатил штраф, тем дело и кончилось... Нет, позвольте: от Васиной шутки какая-то старушка не выдержала и отдала богу душу. Когда ее хоронили, первым за гробом шел наш Вася и горько плакал...
Взрыв смеха заглушил слова рассказчика. Смеялись надсадно, до слез. Тегерсен прикладывал к глазам носовой платок из тончайшего полотна. «Какая шутник... живой покойник».
— А расскажи, братец, про сумасшедшую купчиху... — крикнул разошедшийся Балакшин и осекся: в приоткрытой двери он заметил испуганное лицо жены. «Квашня» махнула короткой, словно обрубыш, рукой и бесшумно скрылась.
— Прибыли офицеры....
С удивительной легкостью тучный Балакшин поднялся с дивана, быстро прошел в прихожую. Гости столпились у двери, за которой он исчез. Там слышался сдержанный говор, и вдруг дверь распахнулась: пятясь, в гостиную неуклюже вошел Балакшин. При появлении офицеров гости, как по команде, выстроились цепочкой. Забегая вперед, Балакшин торопливо называл фамилии, и вошедшие небрежно совали руки каждому, звучно прищелкивая шпорами.
— Поручик Грабчик!
— Капитан Постников!
В наступившей тишине сухо заскрипел голос Грабчика:
— Господа, извините за опоздание... Дела!
— Прошу!
Широким жестом Балакшин пригласил гостей в столовую. Они расселись за круглым столом, сервированным холодными закусками и разными винами. В столовую вошел шеф-повар. По его знаку двое официантов внесли на медном подносе фаршированную щуку и на огромной жаровне, в подставке которой шипели горячие угли, целого поросенка. Шеф-повар отделил по большому куску рыбы, положил офицерам.
— Рыба посуху не ходит... — расплылся в улыбке Балакшин и поднял внушительную рюмку с рябиновой. — За господ офицеров! За наших спасителей!
К Грабчику и Постникову со всех сторон потянулись стаканы с вином. Рядом с нескладной фигурой коменданта Постников, стройный и подтянутый, мог бы казаться приятным, если бы не его пустые, ничего не выражающие глаза.
— Господа! Я поднимаю тост за свободную Россию! — напыщенно произнес Грабчик, осушая высокую рюмку водки.
— Смерть большевикам! — воинственно взмахнул рукой Постников, и его холодные глаза сверкнули, будто они на миг осветились изнутри.
Вино быстро вскружило головы, развязало языки. Куда девалась напряженность первых минут знакомства с офицерами.
Балакшин пил немного, то и дело наполнял рюмки Грабчика и Постникова; шеф-повар подкладывал им лучшие куски. Остальные гости, предоставленные самим себе, перехватывали блюда с подноса. Кузьминых, окончательно опьянев, подвинул к себе жаровню, облокотился на стол, бессмысленно вперил глаза в тупоносую голову поросенка, как бы пытаясь что-то припомнить.
— Господин Бакланов! — Грабчик бесцеремонно облапил сидящего рядом Тегерсена.
— Мой фамиль Тегерсен! — высокомерно заявил датчанин и обиженно отвернулся.
Комендант мутным взглядом обвел красные, потные лица сидящих.
— К вашим услугам, господин лейтенант, — поперхнувшись, громко произнес Бакланов.
— Хо! Мы, оказывается, перестали быть поручиком... Очень мило!
— Пардон! — смущенно пробормотал Бакланов.
— Брось ломаться, поручик, — резко бросил Постников. — Здесь не банкет, а деловое свидание.
С достоинством выдержав паузу, Грабчик напыщенно произнес:
— Господа! Пользуюсь случаем поблагодарить господина Бакланова, давшего русскому отечеству верного слугу. Сын его Николай — настоящий офицер...
Взоры всех устремились на Бакланова, вертевшего на вилке, не зная, куда деть, недоеденный кусок пирога.
— Да-с, господа... Мы должны объединить свои силы против общего врага. Большевистскую организацию нам удалось обезглавить, десять комиссаров за решеткой...
— Их надо стреляйт! — выкрикнул Тегерсен.
— О, за этим дело не станет! Но прежде надо узнать имена их сообщников. Это, увы, не так просто.
— Ви делает им больно... Как это по-русски... немножко питай.
— Что ж, здесь все свои. Можно и пооткровенничать. Господин капитан, наши друзья хотят послушать вас.
Постников не заставил себя ждать, стал рассказывать с явной охотой, смакуя жуткие подробности пыток.
— Господа! Считаю долгом предупредить: это абсолютная тайна! Надеюсь, вы догадываетесь о последствиях, которые постигнут того, кто окажется невоздержанным на язык? Ха-ха!..
Начальник контрразведки сделал выразительный жест вокруг шеи. Никто не отозвался на его нервический смех. Гости сидели смущенные, только Тегерсен пьяно ухмылялся.
— Господин Постников! — прервал молчание Балакшин. — Мы терпим большие убытки. В уезде появилась банда Пичугина...
— Ах, партизаны!.. Ну, это в компетенции коменданта города. — Постников кивнул в сторону Грабчика, задыхавшегося от чрезмерно выпитого вина. Балакшин повернулся к Грабчику.
— Господин поручик!
Словно боясь, что его не станут слушать, Балакшин заговорил быстро, глотая окончания слов... В деревне Расковалово Пичугина удалось схватить, но беднота освободила его; устроила самосуд над кулаком Силантием-Иудой, повесила его в часовне. Молва об этом разнеслась по всему уезду, в деревнях стихийно начались крестьянские бунты. Богатые мужики вынуждены бежать, скрываться.