У Белого Яра
Шрифт:
Внимательно выслушав собеседников, Пичугин решил: комиссару Скрябину выехать в Коркино и Першино, обо всем договориться с командирами партизанских дружин; Никандр отправится в Курган, под видом нищего явится к Наташе Аргентовской и через нее установит связь с большевиками-подпольщиками; сам он тем временем займется созданием лесного партизанского лагеря.
— Ну, други, — взволнованно произнес Пичугин, — пора в путь-дорогу.
Оставшись один, он с минуту сидел неподвижно, потом поднялся, подошел к окну, распахнул его. В кабинет ворвалась струя свежего воздуха, смешанная с тонким, едва уловимым ароматом цветущего сада. И снова горячей волной нахлынули на него воспоминания
— Родные мои! Потерпите немного!.. Придем и к вам на помощь!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
В ГРОЗУ
Над степью гулял суховей, обжигая злым дыханием до времени увядающие травы. Серели, будто кто посыпал их пеплом, потрескавшиеся гребни пахоты; в горячей пыли у дороги чахла жирная лебеда. То тут, то там взвихрятся воронки пыли и, как бы играючи, убегут вдаль.
Простор сухому, горячему ветру. Насквозь уже выдута степь, но все пылят и пылят проселочные дороги. Серые столбы, подхваченные ветром, круто взмывают вверх и, столкнувшись там, веерами рассыпаются в раскаленном воздухе.
Земля, истомленная зноем, ждала дождя, и он прошумел внезапной грозой.
Стоял ясный, безветренный день. Нестерпимо жгло солнце. И вдруг откуда-то натянуло густые черные тучи. Они заволокли полнеба. В степи стало сумеречно. Завыл, забесновался ветер, погнал облака пыли, вздымая их до самого неба.
Ослепительно сверкнула молния, грянул гром, и на степь обрушился благодатный ливень.
Молодой партизан Иван Русаков, несший дозор на берегу Тобола, решил переждать грозу в Горелом леске. Выбравшись из неглубокого овражка, откуда он с утра зорко наблюдал за широкой поймой реки, осторожно оглянулся. В крутящейся белесой мгле ничего нельзя было разобрать. Иван, с силой сжав скользкое ложе винтовки, побежал. Бежать было тяжело: глинистая почва сплошь заплыла лужами. Сразу промокнув до нитки, дозорный нерешительно остановился: пробираться в лесок или возвратиться в овражек? Вдруг Иван оцепенел: ему показалось, что в густой завесе дождя, словно привидения, замелькали фигуры скачущих всадников. Неслись они от Горелого леска, через степь, не разбирая дороги. «Каратели!..». Иван со всех ног кинулся к Памятинской поскотине и, не целясь, начал стрелять. Разрядив обойму, остановился, прислушался. Навстречу ему, с околицы, сухо щелкнули винтовочные выстрелы; на деревне ударили в набат. «Наши услышали!» — успел подумать дозорный, падая под ударом острого клинка... Гулкие, частые удары пожарного колокола, сливаясь с долго не смолкающими раскатами грома, тревожно понеслись над притихшими улочками. На призывный зов набата из домов торопливо выскакивали вооруженные мужики и парни.
Смяв сторожевую охрану, каратели с налету проскочили крайнюю улочку, ринулись было к центру Памятной. Партизаны хотя и были застигнуты врасплох, но бой приняли. Из-за углов домов и растворов ворот в упор, без промаха, били по белой коннице. Раненые лошади вставали на дыбы, с диким ржаньем метались по улице, загромождая ее, ошалело кидались на скачущих всадников.
И конница дрогнула, попятилась...
Воспользовавшись сумятицей, партизаны бросились к дальней околице, где находился склад с оружием. Но добежать туда никому не удалось: вслед ринулась опомнившаяся конница.
Караул у склада несли трое: Евгений Толмачев, Иван и Калистрат Неупокоевы. Заступив на пост перед самой прозой, они ничего не знали о том, что произошло в деревне. Услышав перестрелку, партизаны приготовились к внезапному бою. Им удалось отбить первую атаку вражеской конницы. Метким выстрелом Калистрат
Со стороны поскотины вразнобой затрещали винтовки. Извилистой ломаной линией по степи двигалась конница. Постепенно сближаясь, всадники неслись по направлению склада, охватывая его суживающимся полукольцом.
Укрываясь за складом, партизаны отстреливались. С каждой минутой положение их ухудшалось: теперь конница наседала и спереди и сзади. Надо отступать, но путь к деревне был уже отрезан.
И они решились на отчаянный шаг... Всадники, открыв беглый огонь, стремительно неслись к складу. Оттуда — ни одного выстрела. Прошла минута, другая, партизаны молчали. Тогда вражеская конница ринулась сплошной лавиной. Первые всадники достигли уже склада, как с оглушительным грохотом разорвались гранаты. Кольцо окружения разомкнулось.
Трое смельчаков кинулись было к деревне, но им не удалось скрыться в ближнем проулке: пули сразили Калистрата Неупокоева и Евгения Толмачева, поодаль свалился оглушенный ударом приклада Иван Неупокоев...
Гроза ушла на восток, к Усть-Суерской. Туда же с диким гиканьем ускакала и конница Гришки Кокарева.
В Усть-Суерской события разыгрались еще более трагично. Часть партизан из бывших фронтовиков спозаранку выехала в поле на покос. В селе остались только те, кто нес караульную службу, да небольшая группа молодых парней, которых обучал стрельбе Федор-кузнец.
Стрельбище находилось за околицей, у березовой рощи, где и застигла партизан гроза.
Свинцовое небо фантастично прошивали огненные иглы молний, когда на дороге, проходившей мимо рощицы, показалась вражеская конница. Положение партизан было отчаянным. На стрельбище они вышли только с винтовками, у них не было ни одной гранаты. Самое страшное заключалось в том, что запас патронов, взятых для учебной стрельбы, был на исходе.
— Пробиваться в село!.. Укроемся в церкви! — отдал команду Федор и первым выскочил на опушку рощи.
За ним поодиночке покинули рощу остальные партизаны. Гроза бушевала. Сильный ветер валил партизан с ног. Их настигали всадники, сплеча рубили шашками, а кони подминали тех, кто, поддавшись страху, переставал защищаться.
Федору посчастливилось пробиться в село. Огородами он пробрался в тесный двор школы и, прячась за тополями, стал наблюдать за церковной площадью. Улучив момент, когда та опустела, выскочил из засады. Сквозь шум грозы Федор уловил отдаленные хлопки выстрелов: бой, видимо, переместился на дальнюю околицу. С винтовкой наперевес Федор мгновенно перебежал площадь, благополучно миновал церковь, проскочил к зданию волисполкома.
Он кинулся в конец коридора, где находился кабинет Пичугина. Дверь оказалась закрытой. Прислонив винтовку к стене, великан обеими руками ухватился за массивную медную ручку и с такой силой рванул дверь, что она, сорвавшись с замка, открылась. Федор в изумлении застыл на пороге: на полу валялись груды битого стекла, осколки вышибленной рамы. Кто-то побывал здесь? «Неужели измена? — ошеломила страшная мысль. — Ах, сволочи!».
Опустившись на колени около круглой печи, кузнец рывком отбросил конец половика и, расцарапывая в кровь пальцы, сорвал жестяной лист, прибитый к полу перед поддувалом. В этом месте находился тайник с запасом гранат, о котором в отряде знали лишь немногие. Тайник, к счастью, был цел. Федор торопливо хватал и рассовывал по карманам ребристые грушевидные «лимонки», затем опрометью выскочил на крыльцо, на ходу выхватывая чеку у двух гранат, и оторопело остановился: от церкви прямо на него неслась группа всадников.