У чужих людей

Сегал Лора

Служба, видимо, подошла к концу. Мужчины уже свертывали свои талесы и укладывали их в бархатные, шитые золотом сумки. Все стали обниматься. Незнакомые люди говорили друг другу «Шалом алейхем». Мистер Розенблатт подошел к нам, обнял жену, поцеловал, и они очень радушно пригласили меня к себе.

На следующей неделе, когда миссис Монтгомери и Герта зашли с визитом в «Адорато», мы с Гертой обменялись впечатлениями. Герта сообщила, что ее еврейская семья пригласила приходить к ним по субботам, но она, Герта, и не подумает к ним таскаться.

— Я тебя вполне понимаю, — сказала я. — Я к моим тоже не пойду. Вдобавок они живут в одном из этих уродских новых многоквартирных домов.

Вышла

Милли и позвала нас пить чай. Она уже прикатила в гостиную столик на колесах и поставила перед мисс Даглас. В мои обязанности входило раздавать чашки.

Гостиную очень украшало висевшее над камином круглое выпуклое зеркало в золоченой раме, увенчанное фигурой орла. В нем отражалась вся комната, частично в обычном, а частично в искаженном виде. Роскошный турецкий ковер представал там небольшим курганом. Стоявшие в дальнем конце гостиной ваза с дельфиниумами и столик в стиле хепплуайт [39] с изящными прямыми ножками и прислоненной к стене откидной крышкой казались крошечными, будто находились от нас далеко-далеко. Сама же мисс Даглас в темно-фиолетовом шерстяном костюме с кружевной вставочкой на груди, сидевшая прямо под зеркалом, отражалась в нем в виде банана, дугой вписавшегося в круглую раму; тем временем ее реальный голос звучал во вполне реальной гостиной:

39

Хепплуайт — стиль английской мебели (обычно красного дерева) XVIII в.

— Не будем ждать миссис Диллон. Она, бедняжка, крутится целыми днями, не жалея сил на добрые дела. Сегодня у нее собрание клуба беженцев.

— Нет, — возразила я. — Клуб по четвергам.

— Дорогая, передай миссис Монтгомери чашку, только осторожно, — промолвила мисс Даглас. Ее крупные старческие руки со вздувшимися венами уверенно орудовали грелкой для чайника, заварочным чайником, молоком, кувшином с горячей водой, крошечными сандвичами и тарелкой с шоколадным печеньем. — Подай, милая, сахар миссис Монтгомери. Вы же знаете, на ней все церковные дела, а также заботы о ее престарелых. Герта, положить тебе ложечку джема из фортунеллы?

Склонив голову, мисс Даглас сосредоточенно мазала тончайший ломтик темного пеклеванного хлеба щедрым слоем джема. Капелька сладкой массы соскользнула ей на мизинец, и мисс Даглас со всей возможной деликатностью ее слизнула.

— Известно ли вам, что у миссис Диллон есть дом в другом конце города, который она превратила в приют для родовитых стариков? Так жаль их, бедняжек, так жаль! Люди выросли в достатке, а на старости лет оказались в нищете. Недавно она купила еще один дом, для подопечных беженцев. Ага, вот и она.

Кокер-спаниель уже подбежал к двери. Даже кот Адо поднялся, зевнул и уселся в выжидательной позе. В гостиную вошла миссис Диллон.

Она была явно в приподнятом настроении, бодро поздоровалась с сестрой и гостями, бросила мне «привет!», чмокнула пса, уделила внимание коту и, улыбаясь и вздыхая, подсела к нам.

— Бедняжка, — посочувствовала мисс Даглас. — Ты, наверно, совсем выбилась из сил. Чашечка чая тебя подкрепит.

— Сегодня я разговаривала по телефону с твоей милой матушкой, — сообщила мне миссис Диллон. — Она передавала тебе привет. Я пыталась уговорить ее поработать в моем доме престарелых, но, по ее словам, твой отец очень плох, непонятно, что с ним, бедным, будет дальше, и она не хочет связывать себя какими-либо обязательствами. Я очень огорчилась. Она ведь очень славная, и такой надежный человечек!

И дамы стали обсуждать, почему предпочтительнее нанимать беженцев, попутно возмущаясь

теми, кто с предубеждением относится к любому, говорящему только по-немецки. Мисс Даглас заявила, что хоть сейчас взяла бы на место своей служанки беженку, если бы не ее дочурка, такая чудесная крошка.

— Понимаете, я взяла ее из приюта для незамужних матерей, по четвергам и пятницам я занимаюсь там благотворительностью. Хорошей служанкой ее никак не назовешь, но у меня не хватает духу ее выставить. Таким женщинам нелегко найти новое место. Я хочу показать вам нашу малышку Лилу.

Мисс Даглас велела мне вызвать Милли, я позвонила в колокольчик, и мисс Даглас попросила ее убрать столик на колесах и принести дочку.

Вялую, косоглазую Лилу едва ли можно было назвать очаровательной крошкой. Мисс Даглас посадила ее на ковер перед камином и с нежностью накрыла ее головку своей широкой ладонью, точно чепчиком.

— Сюда, сюда, — скомандовала миссис Диллон собаке. — Иди сюда! Вот так. Ты же знаешь, ты слишком большой, тебе к мамочке на колени нельзя. Да? Сам знаешь. — И добавила, обращаясь к миссис Монтгомери: — Бедненький, лапулька моя, он меня так ревнует!

* * *

Когда мои мама с папой переехали в Клинтон-лодж, Герта потребовала от меня объяснений:

— Твои родители получили отдельное жилье, значит, ты теперь переедешь к ним?

Хотя этот вопрос волновал и меня, я отрезала:

— Конечно же, нет. Пойми, мой отец нездоров. Мать каждый день работает. Кроме того, у них всего одна комната.

— Если бы мои родители жили в этом городе, я жила бы с ними.

— Я их часто навещаю, — сказала я.

На самом деле мои посещения радости никому не приносили, хотя беженцы, жившие в их доме, ради моей матери мирились с моими визитами. Среди документов тех лет (там есть письма от дяди Пауля из Доминиканской Республики, полученные еще в Вене письма из Красного Креста, продуктовые карточки, регистрационные документы на въезд в Англию, квитанции на один фунт десять шиллингов — эту сумму мама ежемесячно вносила в Комитет за мое обучение) я наткнулась на стихотворение, сочиненное нашим «домашним поэтом», с надписью: «Франци ко дню ее рождения. Декабрь 1942 г.»:

Чуть свет — она уже в трудах, С утра до ночи на ногах: Печет, готовит, убирает; Сто жадных ртов — всех насыщает. Домой вернувшись, холит Иго, Для Лоры торт сготовит мигом. Презрев усталость, в поздний час Острит и веселит всех нас.

Здесь же поздравление мне с пятнадцатилетием:

Пусть дарит жизнь лишь счастье ей, Лишь радость и любовь друзей. И пусть приветлива, скромна, Мир в наш дом несет она.

Но я не испытывала радости в этом доме. Я чувствовала себя странником, вернувшимся на родину после долгой жизни на чужбине. Я отвыкла от немецкого, язык меня не слушался. Усвоенные у родителей манеры уже не казались приличными и достойными. Обитатели дома представлялись мне не очень-то хорошо воспитанными. Они слишком громко смеялись. Бестолково сновали по дому. Причем немцы наводили чистоту, а австрийцы стряпали. По субботам я приезжала в Клинтон-лодж после обеда и обычно заставала маму в кухне, она пила там кофе, вместо того чтобы сидеть в гостиной с чашкой чая на коленке.