У чужих людей
Шрифт:
— И приехала меня проведать.
В дверях кухни стоял профессор, одетый в свой лучший серый костюм. Он выглядел очень элегантно, и вид у него был здоровый, даже веселый. От обиды за маму я разозлилась.
— Мама написала мне, что вы нездоровы, а я как раз оказалась в вашем районе…
— Заходи, заходи. Как поживает добрейшая фрау Грозманн? Пойдемте-ка на кухню. К счастью, сегодня у моей гнусной экономки выходной. Я только что похвастался фрау Лиззи, что могу сварить чашечку знаменитого кофе по-венски.
Лиззи стояла, прислонившись
После кофе профессор Шмайдиг подвел Лиззи к пианино, и она стала ему петь. Когда я собралась уходить, Лиззи тоже встала. Старик галантно принес ей пальто и помог одеться. Уже на пороге я заметила, что он сунул ей в руку несколько купюр по фунту каждая.
— Он от этого не обеднеет, — проронила Лиззи, когда мы уже ехали на лифте вниз, — а мне не по карману кататься в Лондон неизвестно зачем. У меня еще час до поезда. Не убегай, давай поболтаем.
Мы зашли в кафе на углу, сели за столик.
— Сегодня он меня прямо-таки допек, — начала Лиззи. — Днем чуть ли не силой усадил к себе на кровать, вытянул из тумбочки ящик и вывалил содержимое мне на колени! Ему, видите ли, захотелось отдать мне всё, что там скопилось! Что он себе думает? Интересно, какой мне прок от старых шелковых носовых платков, от костяного рожка для обуви или древней цепочки для ключей? В конце концов откопал там вот что. — Лиззи выпростала из-под белой манжеты запястье и показала мне красивые старинные золотые часики. — От его покойной жены остались, — добавила она.
— Знаю, — сказала я. — Когда-то он хотел подарить их маме, только она не взяла. Знаете, он ведь хотел на маме жениться.
— Она мне говорила, — подтвердила Лиззи. — На посулы-то он горазд.
— Нет, он всерьез предлагал жениться, я точно знаю. Месяцами упрашивал, а неделю до ее отъезда проводил у нас буквально каждый вечер.
— Он мне рассказывал. А теперь говорит, что все время ждал моего приезда. Твердит: мол, вот-вот мой сынок переселится в Лондон и снимет нам в том же доме квартирку… На мой взгляд, он просто выжил из ума. Посмотрим, чего стоят его обещания! А как твои дела, Лорле? Дружка себе завела? — спросила она, не спуская с меня добрых, умных глаз.
— Никого у меня нет, — пожаловалась я. — Годами не вижу ни единого мужчины. А если б и увидела, он, небось, не обратил бы на меня внимания. Год назад был, правда, тут один студент из Канады.
Лиззи Бауэр молчала, в ее длинных пальцах дымилась сигарета; зачарованная ее вниманием к моей личной жизни, я, к собственному удивлению, рассказала ей про эпизод со студентом, включая даже то, чего прежде сама не осознавала. Она расспрашивала о всяких подробностях, и до меня впервые дошло, что канадец уже готов был в меня влюбиться. Ошеломительное открытие.
— Предположим, но что в этом
— Нет, дело не в том. Может быть, ты из тех женщин, которые очень долго взрослеют, — заметила Лиззи. — Ты столько лет жила с двумя престарелыми дамами и вдобавок училась в женской школе — где уж тут набраться ума-разума.
— Верно, — приободрившись, подтвердила я. — А теперь тоже учусь в чисто женском колледже. Представляете? Вокруг тысячи две англичанок в макинтошах и полуботинках на низком каблуке.
— Лора, милая, есть идея, — сказала Лиззи. — Слушай, в мой следующий приезд я постараюсь улизнуть от старика пораньше, и мы с тобой пойдем и купим тебе новое платье.
— Платье?! Куда мне его надевать-то? И потом, я только что отдала деньги плюс еще талон на одежду за этот вот костюм… С белой блузкой он смотрится гораздо лучше, — добавила я, с горечью понимая, что мой костюм в классическом стиле из коричневой шерсти в елочку Лиззи не понравился. А ведь я целых три недели мучилась, выбирая, что купить; в своем отчете о тратах я никогда не решилась бы написать, во сколько мне обошелся этот костюм.
Когда мы с Лиззи опять встретились в том же кафе на углу многоквартирного дома, где жил профессор, она призналась, что едва не отменила нашу встречу. Выяснилось, что профессор Шмайдиг пожелал взять ее с собой в банковское хранилище.
— Но тут вдруг явился его сынок; хочешь не хочешь, а пришлось нам, как воспитанным деткам, сесть за стол и пить с ним чай.
— Рада слышать, что сын проявляет к отцу хоть какое-то внимание, — заметила я. — Пока там работала мама, Шмайдиг-младший неделями носа не казал.
— Что ты, теперь он то и дело заходит, — сказала Лиззи. — Следит за мной в оба, хотя, разумеется, предельно любезен и рассыпается в благодарностях за то, что я не даю отцу скучать. Он, конечно, и не подозревает, какую штучку старик перед моим уходом тайком сунул мне в сумку. — И она вынула из ридикюля маленькую, усыпанную жемчугом брошь. — Сейчас за нее много не дадут. По его словам, самое ценное он хранит в банке.
Потом Лиззи поинтересовалась, ношу ли я еще синее платьице, в котором ходила в Клинтон-лодж. Оказалось, она привезла мне белый пикейный воротничок, изящно обвязанный крючком. Воротничок лежал в розовой папиросной бумаге, в которую Лиззи завернула его еще в Вене, в 1938 году.
Я надела синее платье с белым воротничком на чаепитие, устроенное в комнате отдыха Обществом любителей английского языка и культуры. Когда я красила губы в туалете, точнее было бы сказать, что я намазала помадой подушечку указательного пальца, а уж потом провела им по губам, туда вошла Моник. Стоя перед соседним зеркалом, Моник смело очертила алой помадой изгибы своего рта. Я легонько пошлепала пальцем по губам, чтобы придать им яркости. Получилось красиво.
— Готова? — спросила Моник.