У истоков великой музыки
Шрифт:
- К почеркам привыкнете, надо только взять рукописи более позднего периода,- успокоил Анатолий Иванович.- И зовите нас, не стесняйтесь. А для начала просмотрите 39-й фонд Псковской духовной консистории. Вас какой период интересует?
Я назвал год рождения Мусоргского. Через несколько минут Анатолий Иванович принес огромную связку. На обложке надпись: "Исповедные росписи церквей городов Торопца и Холма и церквей погостов Торопецкого и Холмского уездов". В связке были прошнурованы рукописные тетради отдельно по каждой церкви. Я осторожно переворачивал пожелтевшие лиеты, пока на 813-й странице не увидел то, что искал,- погост Пошивкино. Не без труда разобрал суть заглавия: "Книга данная из Торопецкого Духовного Правления погоста Пошивкина Одигитриевския церкви Священнослужителям для вписания в оную приходских всякого звания людей, кто из них сего 1839-го
Эти сведения открывали новую страницу в биографии Мусоргского! И теперь уже каждодневно я старался выкроить хоть часок, чтобы забежать в архив. Решил пересмотреть "Исповедные росписи" за ранний период - до рождения Модеста. Начал спускаться вниз по годам: тридцать восьмой, тридцать седьмой, тридцать шестой, а когда дошел до 1835-го, обнаружилось, что Мусоргские исчезли из Карева. Куда? Переехали на жительство в столицу? Но тогда была бы пометка: "За отлучкою в Санкт-Петербург", которую делали даже при выезде крестьян и дворовых. Отправились путешествовать? Слишком надолго. Удивляло еще и то, что Карево находилось как на острове: сразу за усадьбой - деревни, принадлежащие другим помещикам. Неясно было, где находились владения, которые значились за отцом композитора по родословной, составленной Каратыгиным. Выходит, торжествовал я рано - жизнь так устроена, что после праздника приходят будни с новыми заботами и огорчениями. И все-таки продолжал поиски.
Решил просматривать списки других погостов, а их только в Торопецком уезде более пятидесяти. В тот момент не знал, что именно "Исповедные росписи" откроют многие тайны земли и рода Мусоргских почти за три века. По этим рукописным книгам можно было проследить жизнь каждого жителя погоста от рождения до смерти. А погост являлся на Руси своеобразным административным центром - приходом. В конце каждого года все жители, начиная с семилетнего возраста, должны были побывать на исповеди в церкви. Исключение составляли больные и немощные, которых батюшка исповедовал на дому. В словаре Владимира Ивановича Даля сказано: "Исповедь - таинство покаяния, устное признание грехов своих перед духовником".
Александра Ивановна Прокошенко рассказывала: "С детства перед исповедью всегда волновалась, боялась утаить от батюшки даже мелкие проступки, считала, что боженька все узнает и накажет. Восемьдесят лет прожила, а обмануть, солгать до сих пор не могу..."
Священник каждой церкви, исповедуя своих прихожан, знал их плохие и хорошие стороны, заботы, огорчения, сомнения. Для исследователя "Исповедные росписи" - бесценный документ, в котором указывалось название деревни с поименным перечнем жителей, количество дворов, расстояние до церкви, состояние дороги. Эти документы многое открывали, но связки весом по пуду приходилось носить в читальный зал с третьего этажа. Обычно я делал выписку и тут же просил принести очередной том. Испытывая неловкость от того, что женщинам приходится таскать груз по лестницам, я стал им помогать. Это увидел Константин Иванович и разрешил работать прямо в хранилище. Позже он доверил оставаться в архиве во внеурочное время, и это решение в основном помогло в поисках "клада" Мусоргского. Я научился ориентироваться, где лежит какой том, быстро расшнуровывать связки и в иной день успевал пересмотреть больше сотни, как их называют, единиц хранения. В архиве имелись еще два важных источника информации: "Клировые ведомости" и "Метрические книги".
Метрические записи делались по периодам человеческого бытия: часть первая - "о родившихся", вторая - "о бракосочетавшихся", третья - "о умерших". Перелистывая страницы этих книг, я невольно испытывал грусть: сколько же людей исчезло с земли, кануло в Лету, не оставив даже следов.
Я брал с полки очередной
Чтение рукописей поначалу давалось нелегко - из десяти букв я едва угадывал одну-две. Постепенно осваивая старинное правописание, стал разбирать смысл, и новое занятие все больше захватывало меня. А однажды наступил счастливый день, когда приоткрылся "клад": в огромном фолианте "Метрической книги" погоста Пошивкино за 1839 год я обнаружил подлинную запись о рождении Модеста Мусоргского. Прежде во всей мировой литературе фигурировала лишь копия. Почти полтора века таилась запись в Великих Луках. Детальное знакомство с новым документом позволило выявить восемь неточностей, которые повторялись во всех публикациях.
В копии о рождении Модеста были еще две загадки, которые никто не объяснял. Непонятно было, почему таинство крещения совершал священник Рождества-Богородицкой церкви, ведь в Пошивкине - Одигитриевская? И почему крестный Модеста - Иван Иванович Чириков - назван жителем "сельца Богородицина", а не Наумова, где, как известно, жили Чириковы?
Ответы на эти и другие вопросы нашлись в документах архива, и об этом будет сказано позже. Удалось обнаружить уникальные записи о венчании деда и бабки, а также родителей композитора, сведения о старших братьях, которые умерли в младенчестве. Клад обернулся истинным сокровищем.
В "Метрической книге" за 1762 год, знакомясь с ранее неизвестным мне погостом Золовье, обнаружил такие строки: "Ротмистр Григорий Григорьев сын Мусерского села Полутина". А суть записи в том, что прадед композитора жил в селе Полутине. Стал пересматривать "Исповедные росписи" за все годы и обнаружил, куда исчезли из Карева родители композитора. Оказалось, Полутино испокон веков было главным родовым имением Мусоргских. Вспомнились слова Татьяны Григорьевны Сергеевой, урожденной Бардиной, о том, что Мусоргские всегда жили в Полутине. А ведь сомневался тогда в их правдивости! Но эта находка в архиве противоречила утверждениям биографов, и, конечно же, работники музея скептически отнеслись к открытию "новых земель". А меня не покидало страстное желание скорее увидеть древнюю родовую землю Мусоргских. И опять же возникли препятствия: в Кукьинском районе, где находилось Карево, Полутина не было. Не оказалось его в Великолукском и Торопецком районах. Конечно, многие деревни исчезли в послереволюционные годы, а особенно в последние. Но ведь должны остаться следы?
Метрическая книга
Запись о рождении композитора
С помощью Константина Ивановича Карпова выяснил, что какое-то Полутино входит в Западнодвинский район соседней Калининской области. Позвонил в райисполком, и там подтвердили - Полутино есть, только о Мусоргских они ничего не слышали. Я умолил работников райисполкома порасспрашивать старожилов. Просьба была частная, и я мало надеялся на успех. Но буквально через три дня раздался телефонный звонок. Секретарь райисполкома Любовь Игнатьевна Акулова, разделяя мои чувства, радостно сообщила: "В районном архиве обнаружены документы, где упоминается Модест Мусоргский. Есть и старожилы, дальние родственники композитора, и у них есть мебель из усадьбы".
С нетерпением ждал я момента, когда смогу выкроить время для поездки. В один из сентябрьских дней с моим постоянным попутчиком художником Петром Дудко мы отправились в Западную Двину.
В райисполкоме нас встретили приветливо и сразу же показали пухлую папку с документами. Оказалось, что здесь сохранились уникальные планы размежевания земель и межевые акты на владение Полутином дедом, отцом и братьями, как сказано в казенных бумагах: "малолетними Евгением и Модестом Петровыми Мусарскими".