У моря Русского
Шрифт:
— Это турки, ваша светлость?
— Ты догадлив, Деметрио ди Гуаско. Не позднее чем завтра представишь план обороны города, который мы обсудим на Совете. Ты молод, и сил у тебя хоть отбавляй. Тебе еще раз придется ехать в Солдайю. Ты заедешь к консулу ди Негро и расскажешь ему о нашем положении. Затем побывай у своего отца и скажи ему, чтобы он собрал как можно больше людей, вооружил их и держал наготове. Нам будет нужен каждый, кто способен носить оружие. Ты понял меня?
— Я боюсь, что у меня не хватит опыта…
— Я верю в тебя, Деметрио. Ди Гуаско
Глава вторая
ДУМЫ СВЕТЛЫЕ И ДУМЫ ЧЕРНЫЕ
Тяжелей горы, темней полночи легла на душу дума черная.
СОВЕТ ДЕДА СЛАВКО
Солнце спокойно светит с небесной высоты, лучи его не жгут, а ласкают осеннюю землю. Кругом тихо. Лес дремлет. Только изредка вздрагивают деревья, роняя пожелтевшие листья. В чистом воздухе под косыми лучами солнца блестят серебристые нити паутинок, пахнет увядающей листвой.
Сокол и Ивашка лежат на траве. Василько сорвал сухую былинку, откусывает от нее по малой дольке, выбрасывает изо рта. Ивашка уперся локтями в землю, положил рыжую лохматую голову на кулаки.
Время клонится к полудню. Звуки говорливого ручья то прорываются, то замирают в траве.
— Вот и дожила ватага до осени, — говорит Иван. — Зима скоро.
— Скоро, — соглашается Василько. — Из шалашей придется в пещеру перебираться, землянки обладить. Дровишек сухих заготовить бы надо. Пойдут дожди да снега, тогда и обогреться будет нечем.
— Не о том заботишься, атаман. В лесу от холода не пропадем. Нам о еде думать надо. Сейчас на подножном корму живем, а зимой такую ораву прокормить надо.
— Эх, каждому бы соху в руки да поле ровное! — мечтательно говорит Сокол. — Истосковались по работе.
— Скажи-ка, Василько, кто мы теперь есть? И не разбойники вроде, да и не честный народ.
Долго молчал Сокол. И заговорил медленно, словно не Ивану отвечая, а своим думам давним:
— Не удержим мы их, Иван. Летом и то что нам стоило от лихих дел людей отводить, а как холод да голод прижмут — начнутся грабежи, убийства…
— Эх, атаман, атаман. Да ведь человеку надо мету указать, чтобы он в нее целился. А ты и сам своей цели не знаешь.
— Ты, верно, знаешь!? — зло бросил Василько.
— И я не знаю. Все думаю. Вот порешили мы спервоначалу на Дон пробраться. Всем это по душе пришлось. Но что нас ждет на Дону, никто не знает и не думает. А мы должны знать. Приведешь ты полтыщи голов на Дон, а потом что?
— Только бы привести. Скажу тогда: «Вот вам, соколики, Дон, а вот дороги. Идите с богом, кто куда. Я обещал вам волю — вот она, воля!»
В прищуренных глазах Ивана хитринка. Почесывая в затылке, он спрашивает:
— И куда же подадутся твои вольные соколики?
— Мало ли куда. Свет велик. Иди всюду.
— И всюду неволя. Притопают они под Москву, а там на тебе: мой князюшка, хромой дьявол. Придут в
— Как понимают друг друга? Чай, языки разные.
— На ватагу нашу посмотри. Тоже языки разные, а живем. Не в том соль. С тех пор этот сон из головы у меня не выходит. Все думаю, как они там живут? Главный у них кто есть или нет? И стал я, паря, кажинную ночь придумывать, как бы все правильнее в этом городе устроить. И многое уже раскумекал. Правят, я думаю, в том городе выборные люди, и все как есть работают. Никому поблажки нет. И потому каждый живет счастливо… И дальше думы идут… Вот перетащим ватагу на Дон — начнем строить вольный город. Разнесется о нем по земле слава, сила к нам придет несчислимая…
— То в мечтах хорошо все, Иван, а в жизни… В жизни оно все по-другому… А вот и дед с Андрейкой идут. — Василько вскочил, шагнул навстречу деду Славко — Заждались мы вас.
— В шалашах ватажники задержали меня. Изголодались люди по доброму слову.
— Землянку мы тебе уладили сухую, а ты, говорят, в шалашах ночуешь. Сыро там, опять простудишься.
— Верно ты сказал, атаманушка, в шалашах сыро. И от той сырости на душах у людей плесень. А я вот хожу, где словом, где песней души людские обчищаю. Простите, что вас сюда позвал, — на людях к тебе, атаман, доступа нет.
— Это ты нас прости, — сказал Василько, — давно бы надо за советом к тебе прийти.
— Выслушай меня, старика, и не сердись. Среди ватажников ты бываешь мало, разговариваешь с ними только на кругу, многова не знаешь. А с народом неладное творится. Ватажники меж собой разговоры ведут нехорошие, есть такие — к разбою тянутся. К Ионаше присмотрись. Шуткой да прибаутками умы людские подтачивает, алчность у людей разжигает, среди разных языков сеет рознь. Человек этот — не от добра… Чтобы с ватагой сладить, ясный путь ей указать надо и идти по нему неуклонно.
— Цель у нас одна — на Дон. Но как с этой земли вырваться? — спросил Иван.
— Зима, дед, надвигается. Как ватагу продержать, как перебиться до весны, с людьми что делать?
— До весны… — Дед вздохнул и долго не отвечал атаману. Потом заговорил, словно бы о другом: — Пахарь весну ждет — ему надо в поле выехать, воин весной в поход ратный идет — ему тоже весна душу тешит, а вам-то пошто весну ждать? Не пахари вы и не воины. Вам зиму поджидать надо. Вот пойдут после крещенья холода, ветры лютые, бураны, метели. В степь ни один человек носа не покажет. Дорога на Дон открыта. Рукав междуморский ледком затянет — только и время на ту сторону перейти…