У нас это невозможно (полная версия)
Шрифт:
Ладно. Валяй. Я всегда любил настоящую музыку, – сказал вельможный уполномоченный, развалившись на кушетке и положив ноги в сапогах на штофное кресло. Он чувствовал себя хозяином в комнате, где когда-то выгребал золу из камина. Если он этим преследовал цель отвратить Сисси от такого противного духу корпо явления, как диктатура пролетариата, то он мог это сделать с гораздо большим успехом, чем судья Филипп Джессэп. Шэд ведь был заурядным темным представителем про-ле-та-ри-ата.
Послушав Сисси минут пять, Шэд забыл о своем намерении быть утонченным.
– Брось ты эти интеллигентские штучки! – рявкнул он. – Поди сюда и посиди со мной.
Сисси
– Чему это ты радуешься?
– Да… я как раз вспомнила про мистера Фока, как он блеял, когда вы его арестовали.
– Да, вот смех был. Старый хрыч мекал, как козел. (Интересно, хватит у нее сил убить его? И нужно ли его убивать? Намеревалась ли Мэри убить Суона или нет? Очень она повредит отцу и Джулиэну, если убьет Шэда? И, кстати, очень это больно, когда вешают?) Шэд зевнул.
– Слушай, Сис, как ты смотришь, чтоб нам с тобой махнуть недельки через две в Нью-Йорк? Поживем в свое удовольствие. Я сниму самый лучший номер в самом лучшем отеле, походим по театрам. Там сейчас идет «Вызываем Сталина» – говорят, штучка что надо – настоящее корповское искусство… будем пить самое настоящее шампанское. Ну а потом, если у нас все на лад, можно будет, если ты не возражаешь и пожениться.
– Шэд! Но нам же ни за что не прожить на твое жалованье. Я хочу сказать, корпо тебе мало платят, то есть не то чтобы мало, но надо бы побольше.
– Послушай, детка. Я вовсе не собираюсь всю жизнь перебиваться на несчастное жалованье окружного уполномоченного. Можешь мне поверить, скоро я стану миллионером.
И тут он ей все рассказал: рассказал всю подноготную о своих аферах, которую она так долго и тщетно пыталась выведать. Может быть, он разоткровенничался потому, что был трезв. В пьяном виде Шэд, вопреки всем правилам, становился сугубо осторожен и скрытен.
У него был план. Как и все, что придумывал Шэд Ледью, чтобы быстро разбогатеть, этот план был нелеп и трудно выполним. Сущность его планов всегда заключалась в том, чтобы самому избежать каких бы то ни было усилий и обездолить как можно больше людей. Так, еще в бытность свою работником он задумал заняться разведением собак, причем для начала В качестве окружного уполномоченного он не только, подобно всем корпо, брал взятки у лавочников, обещая им заступничество перед ММ, но и входил к ним в долю, обещая крупные заказы от ММ. Он похвастался Сисси, что у него в сейфе лежат тайные договоры с торговцами, написанные по всем правилам и скрепленные подписями.
Сисси с трудом выпроводила его в этот вечер, причем он ушел под впечатлением, что окончательная победа над ней займет не больше трех-четырех дней. После его ухода она долго рыдала от обиды и злости на плече миссис Кэнди. Та, прежде чем начать ее утешать, отложила в сторону большой мясной нож, с которым она, по-видимому, весь вечер простояла за дверью.
На следующее утро Сисси поехала в Ганновер и, глазом не моргнув, выболтала Фрэнсису Тэзброу все, что знала об интересных документах, хранившихся у Шэда в сейфе. Она никогда больше не видела Шэда Ледью. Сисси была потрясена, узнав о его убийстве.
Всякое убиийство казалось ей отвратительным. Она вообще не видела никакого героизма, а только варварскую жестокость в необходимости убивать, но она знала, что, если бы это оказалось нужным, она опять поступила
Дом Джессэпа с большой помпой занял благороднеший римлянин, политический проходимец, экс-губернатор Айшэм Хаббард, которому надоело пробавляться мелкой спекуляцией недвижимым имуществом и угодным правом и который поэтому с удовольствием принял назначение на место Шэда Ледью.
Сисси поспешила в Бичер Фоллз к Лоринде Пайк. Отец Пирфайкс взял на себя руководство ячейкой НП не преминув при этом сказать, как он говорил ежедневно со времени избрания Бэза Уиндрипа, что он сыт по горло всей этой свистопляской и твердо решил немедленно ехать к себе в Канаду. На его письменном столе лежало расписание поездов, идущих в Канаду. Оно лежало там уже два года.
Нервы Сисси были взвинчены до предела, и она с трудом выносила заботы миссис Кэнди, которая ее по-матерински опекала и кормила, плакала над ней и спозаранку гнала ее спать. Она считала, что с нее за глаза хватит тех отеческих наставлений, которыми осчастливил ее Филипп. Поэтому для нее было большим облегчением, что Лоринда встретила ее как взрослую, как человека, для которого жалость может быть только оскорбительна.
Кафе Лоринды помещалось в старом доме, и сейчас, в зимнее время, в нем не бывало посетителей, кроме непрерывно сменяющих друг друга исстрадавшихся беглецов. Лоринда, оторвавшись на минуту от своего вязанья, впервые упомянула покойную Мэри.
– Твоя сестра, по-видимому, намеренно убила Суона, как ты думаешь?
– Не знаю. Корпо, видимо, так не думали. Они устроили ей торжественные похороны с военными почестями.
– Ну и что же? Естественно, они не хотят, чтоб пошли толки об убийствах, – пример может оказаться заразительным. Я согласна с твоим отцом. Я считаю, что, как правило, убийства не оправдывают себя. Это ошибочная тактика. Между прочим, Сисси, мне, кажется, удастся вырвать твоего отца из концлагеря.
– Что?
Лоринде были совершенно чужды супружеские охи и ахи Эммы, она и сейчас говорила деловым тоном словно заказывала яичницу.
– Я испробовала все. Ездила к Тэзброу, ездила к этому рыцарю от просвещения Пизли – ни черта не вышло. Их больше устраивает, чтобы Дормэс сидел в лагере. Но эта крыса, Арас Дили, служит теперь там в охране. За хорошие деньги он согласен помочь твоему отцу бежать. Я надеюсь, что Дормэс будет здесь к рождеству, а отсюда мы переправим его в Канаду.
– Ой! – сказала Сисси.
Спустя несколько дней, читая шифрованную телеграмму из штаба Нового подполья, в которой речь шла как будто о доставке мебели, Лоринда вскрикнула:
– Сисси! В Вашингтоне все полетело вверх тормашками – вся их чертова лавочка! Ли Сарасон низложил Бэза Уиндрипа и стал диктатором!
– Ой! – сказала Сиси.
XXXV
Диктатор Берзелиос Уиндрип день ото дня становился все более жадным к власти. Он по-прежнему говорил себе, что хочет прежде всего принести духовное и материальное оздоровление гражданам своей страны и что если ему и случается быть жестоким, то только по отношению к безумцам и реакционерам, предпочитающим никуда не годную старую систему. Однако после восемнадцати месяцев президентства его стала бесить наглость, с какой Мексика, Канада и Южная Америка (самой судьбой, несомненно, предназначенные стать его достоянием) резко отвечали на его резкие дипломатические ноты, отнюдь не торопясь стать частью его империи.