У подножия Мтацминды
Шрифт:
Здесь, в этой девственной тишине, среди гурийских гор и лесов, у него было столько свободного времени, что он невольно принимался подводить итоги недавнего прошлого. Он внутренне еще более укрепился в своих убеждениях, и если многого еще не мог объяснить, то твердо знал, что никакие силы не смогут заставить его свернуть с пути, на который он стал.
Смагин все яснее начинал понимать, что в мире происходят гораздо более глубокие изменения, чем это может показаться на первый взгляд. То, что происходило сейчас в России, было не только национальным явлением. Этого никак не могли уразуметь те, которые боролись с оружием
Единственное объяснение, которое он мог допустить, было слишком парадоксально, но оно тем не менее возникло у него. По–видимому, даже самые гениальные писатели не в силах воздействовать на своих читателей, если в последних нет хотя бы ничтожной крупицы их гения. Гиганты мысли вызывают искреннее восхищение, с годами переходящее в машинальное преклонение, но тот внутренний огонь, который создал их произведения, большинство людей уже не согревает, он только восхищает и ослепляет. И только те, в чью кровь и плоть вошло, проникло это пламя, потому что его искры тлели в них самих, не только понимают, но и действуют так, как действовали бы вдохновившие их гении, если бы они оказались в таких же обстоятельствах.
Смагин думал, что это так, но у него не было полной уверенности, что он не ошибается. Во всяком случае, свое отношение к происходившим событиям он мог бы выразить самыми простыми словами: в старом мире человеку предоставлялось умирать, в новом — предоставляется жить.
Детство и юность Смагин провел в старом мире, молодость свою он хотел посвятить построению нового мира.
К тем, которые не поняли правды нового мира, он применил бы слова тысячелетней давности: «Ты носишь имя, будто жив, но ты мертв».
Смагин исполнил обещание, данное Гоги, и поговорил с Варварой Вахтанговной. Трудно было ей примириться с мыслью о женитьбе Гоги, но она наконец согласилась, присоединившись к мнению Ольги Соломоновны, что свадьба должна состояться не раньше, чем через год. Варвара Вахтанговна унаследовала от прошлых времен убеждение, что молодые должны присмотреться друг к другу, чтобы потом не раскаиваться в принятом наспех решении. Вероятно, этим же соображением руководствовались и супруги Куридзе.
Гоги сначала очень обрадовался, так как ему почему–то казалось, что Варвара Вахтанговна никогда не согласится на его брак с Мзией, но вскоре он начал жаловаться Смагину, что ждать целый год не входит в его расчеты. Мзия относилась к этой отсрочке более разумно. По крайней мере по ее поведению не было заметно, чтобы она была очень расстроена.
Так как здоровье Гоги восстановилось полностью, Варвара Вахтанговна начала собираться домой; как ни просила Ольга Соломоновна погостить у них еще некоторое время, Варвара Вахтанговна назначила день отъезда. С нею ехали Гоги и Смагин.
Накануне неожиданно приехал доктор Куридзе и привез радостную новость. В больницу пришла бумага из министерства, что за недостаточностью улик обвинение против Георгия Обиташвили прекращено.
Гоги, против ожидания Смагина, был скорее
Так как Теймураз Арчилович получил двухнедельный отпуск, было решено, что семья Куридзе пробудет здесь это время, а потом поедет на зиму в Тифлис. На другой день все было готово к отъезду. Теймураз Арчилович при прощании со Смагиным задержал его руку в своей.
— А помните, как вы пришли впервые в нашу больницу? Сознайтесь, небось вас многое удивило тогда?
— В первую минуту я, конечно, удивился, но вскоре понял, в чем дело… И почему секретарь министра потребовал подписи более благонадежного врача.
— Для меня было бы оскорбительным, если бы я пользовался их доверием! Они меня только терпят, как, впрочем, терплю их и я до поры до времени.
— Мне кажется, что нам не так–то уж долго придется их терпеть.
На веранде появились Гоги и Мзия, одетые по–дорожному. Мзия собралась провожать отъезжающих до Самтреди. Бичико был занят перетаскиванием чемоданов в уже запряженный фаэтон.
— Ну, молодежь, смотрите не увлекайтесь и не мозольте глаза нашему, с позволения сказать, правительству! — с шутливой напыщенностью произнес Куридзе.
Бичико уже усаживался поудобнее на козлах. Варвара Вахтанговна целовалась с Ольгой Соломоновной. Смагин кинул прощальный взгляд на уютный сельский домик, плотно окруженный ветвями деревьев, с которых осыпалась последняя листва, и подумал с умиротворенной грустью, что перевернулась еще одна страница его жизни.
Глава IV
По возвращении в Тифлис Смагин нашел на своем письменном столе два письма. Одно было из Баку, куда его приглашали прочесть несколько лекций об искусстве Советской России, другое — от Везникова, приглашавшего зайти на чашку чая.
Бакинское письмо он отложил в сторону, а везниковское порвал и выбросил в корзину.
Немного отдохнув после поездки, Смагин вышел прогуляться. Пройдя Оперный театр, приостановился. Его поразил неимоверный шум, заглушавший все звуки уличного движения. Это был оглушительный щебет птиц, возвратившихся из своих ежедневных загородных полетов в поисках пищи.
Или это был какой–то особенный день, или прежде Смагин не обращал внимания на эти полчища птиц, но сейчас он почувствовал, что сам как бы растворяется в этом немолчном гомоне. Птицами были усеяны деревья, подоконники, крыши домов и телеграфные провода.
И вдруг рядом с ним, как фальшивая нота в стройном оркестре, прозвучал голос точно выросшего из–под земли Везникова:
— Ба–ба–ба! Где вы пропадали? Получили мое письмо? Ведь сегодня вечером я вас жду, есть верное дело. Когда вы едете в Баку?
— В Баку? — изумленно переспросил Смагин.
— Вы же получили приглашение поделиться вашими воспоминаниями о советском рае?
— Везников, это становится скучно.
— Ей–богу, вы лишены чувства юмора. Ведь я же искренне радуюсь вашим успехам.