У подножия Мтацминды
Шрифт:
Гоги и Мзия уже ждали его у дверей.
— Вот бы сюда Ледницкого, — засмеялся Гоги.
— Не беспокойся, здесь есть и свои Ледницкие, — ответил Смагин.
— Спасибо вам, — обратилась к Смагину Мзия, — все рассказы Гоги про ваши выступления меркнут перед тем, что я услышала сегодня.
— Это публика сегодня настроена так, что любое правдивое слово о Советской России кажется блеском ораторского искусства, — ответил Смагин.
К ним подошел Куридзе.
— Правильно сказал Александр Александрович. Главная причина успеха в том, что всем осточертела меньшевистская ложь и простые
— Гоги, слышишь? — засмеялся Смагин.
— Он, вероятно, проклинает себя за то, что перед лекцией беседовал с вами, как с джентльменом… — начал Гоги, но Смагин, не дослушав фразы, кинулся к Вершадскому, точно выросшему из–под земли.
— Николай Андреевич! Какими судьбами?
— Подробности письмом, — загадочно улыбнулся старый бакинец и тихо добавил: — После лекции расскажу все.
— Не скрывайте, по крайней мере, — сказал Гоги, — надолго ли к нам?
— Узнаете в свое время. Доложу вам, товарищи, что успех небывалый. Для лекции выбран такой момент, когда достаточно одной искры, чтобы вспыхнул пожар.
В лекторской комнате становилось все теснее и теснее. Многих из пришедших Смагин видел впервые, некоторые лица казались ему знакомыми, хотя он и не мог вспомнить, где и когда он с ними встречался, и был изумлен, увидев приближавшегося к нему Абуладзе под руку с поэтом Атахишвили.
— Не ожидали? — натянуто улыбнулся Абуладзе.
— Да, признаюсь…
— Мы же не большевики, которые не терпят чужих мнений, — объявил Абуладзе.
— Все старо, как мир, — вмешался в разговор Атахишвили. — Падение Римской империи нельзя было предотвратить. Нельзя также предотвратить и распад Российской империи. На ее развалинах возникли Другие государства, и как бы вы ни старались убедить нас, что одно из государств, образовавшееся на территории бывшей империи, а именно Московия, может вновь повторить успешный маневр Ивана Калиты, мы этому не поверим, ибо это противоречит железной логике истории.
— Большевизм не что иное, как маска, которую нацепила на себя Россия с наивной верой дикаря, думающего, что Европу можно обмануть. Так что вам, Смагин, придется раскаиваться, — добавил Абуладзе.
— Вы думаете, что мне придется раскаиваться? — улыбнулся Смагин.
— Ну вот, вы и поняли. Что и требовалось доказать, — ехидно произнес Атахишвили.
— А не кажется ли вам, — вспыхнул Смагин, — что не мне, а вам придется раскаиваться?
— Возможно, — сухо ответил Атахишвили, — но это только в том случае, если вы с вашими русскими единомышленниками захватите меня живым и посадите в подвал…
— Не делайте такие большие глаза, — воскликнул Абуладзе, обращаясь к Смагину, — у вас в России это не новинка, а продолжение той же линии Малюты Скуратова, Петра, Бирона.
— Здесь не место для дискуссии, — сказал Атахишвили. — Я решил в ближайшие дни устроить в клубе «Новое искусство» большой диспут, — не митинг, подобный сегодняшнему, на который может явиться уличный сброд, а серьезный диспут, и если вы рискнете приняты в нем участие, то останетесь в блистательном одиночестве.
— Если до этого времени
…Посетители покидали комнату один за другим. Смагин уже собирался пройти на эстраду, как столкнулся с Везниковым.
— Недаром я всегда чувствовал такую симпатию к вам, — воскликнул Везников с таким видом, будто расстался час тому назад. — Моя интуиция подсказывала все время, что вы тем или иным способом будете мне полезны. Вы помимо своей воли оказали мне сегодня большую услугу.
— Услугу? Вам? — удивился Смагин.
— Да, если бы не вы, я никогда бы не пришел на подобную лекцию… Не радуйтесь, вы меня не переубедили. Нет, я не дрогнул, я остался на своих прежних позициях, но то, что я увидел, вернее, почувствовал здесь, показало мне, что долго засиживаться в Тифлисе нельзя.
— Вы меня удивляете.
— Да, да, я реалист, а общая атмосфера такова, что с ней нельзя не считаться.
Попрыгунья стрекоза Лето красное пропела, Оглянуться не успела, Как зима катит в глаза.Жордания эти слова мог бы выбрать для своего гимна.
— Везников, вам не надоело кривляться?
— Плохой же вы пророк, если не вериге в свои пророчества. Ведь что происходит? В Тифлисе, в шумной, веселящейся столице, ваша тема собирает полный зал; напичканный взрывчатым веществом. Что же делается тогда в рабочих клубах и в провинции? Страшно подумать! Ведь мы же сидим на вулкане…
— Вы это поняли только сейчас?
— Да, к сожалению. Завтра же я принимаюсь за ликвидацию своих предприятий. Лучше уехать на несколько месяцев раньше, чем на час позже.
— Значит, — улыбнулся Смагин, — сегодняшний вечер открыл вам глаза?
— Они у меня всегда были открыты, но сегодня раскрылись во всю ширь.
— Ну, мне уже пора, — сказал Смагин.
— А мне тем более…
— Как! Вы не останетесь до конца лекции?
— Нет, я уже сделал должный для себя вывод, больше делать мне здесь нечего. Прощайте, не поминайте лихом.
После лекции Куридзе, Мзия и Гоги простились со Смагиным у выхода из консерватории, возле которого стоял Вершадский.
— Завтра прошу к нам, — сказал на прощание Куридзе, — программа: сациви и напареули, на большее не надейтесь.
— Папа, — укоризненно прервала его Мзия, — ты забыл о чурчхелах и гозинаки.
— Это уже ваше, женское дело, Я говорю об основном.
Смагин остался с Вершадским.
— Николай Андреевич, не вздумайте меня провожать. Завтра встретимся и поговорим.
— А вам в какую сторону? — спросил Вершадский. — Если не ошибаюсь, к Земмелю.
— Да, мне на Белинскую. — В таком случае мы друг друга не провожаем, ибо нам все равно по дороге.
— Я даже не спросил вас, где вы остановились.
— У знакомых в Арагвинском переулке. — Так это же рядом со мной. Я живу в Кирпичном. — Тем лучше. Идемте.
Погода испортилась как–то сразу. Пошел мелкий, частый дождь, смешанный со снегом.
Они спустились по Крузенштернской на Руставели и пошли пешком по направлению к Земмелю.