У птенцов подрастают крылья
Шрифт:
Помню, как-то в конце лета пошли мы в лес за грибами. Грибов было много, но самые ценные — боровики — попадались не часто. И тут обнаружилось, что Соня при всей своей страсти к собиранию грибов находит их очень плохо.
Зрение у нее было превосходное — мешала живость характера. Соня никак не могла идти тихо, спокойно, внимательно заглядывая под каждый кустик. Сережа, Тоня и я нашли уже, наверное, по десятку молодых крепких боровичков, а Соня всего только один, большой, старый. Да и тот на поверку оказался червивый. Соня с досадой зашвырнула его в кусты.
— Ну, не могу найти, и не нужно, — с
Я пришел в полное смятение: как же помочь беде? Я рад был бы отдать ей все свои грибы, но ведь дело не в грибах — дело в том, чтобы Соня их сама нашла. И вдруг меня осенила мысль: какой же я дурак! Как же раньше не догадался!
Я с удвоенной энергией принялся искать грибы, только боровики, другие меня больше не интересовали.
Ага, нашел! Вот он. Да какой пузатый! Я готов был прямо расцеловать его. Грибок, приподнимая прошлогодние листья, выглядывал из-под них, будто хотел сказать: «А вот и я!» Ну, теперь все в порядке. Я быстро вынул из своей корзины один из ранее найденных белых грибов, начал вертеть в руках, а сам кричу:
— Соня, Соня, пойдите сюда, я еще один боровичок нашел!
Соня подбежала:
— Где, где, покажите?
— Да здесь, — говорю, — только, пожалуй, он не один, давайте еще вместе поищем.
Соня принялась искать.
— Вот, вот еще! — радостно закричала она, наткнувшись на тот, который я уже ранее заприметил.
Соня сорвала его и положила в свою корзиночку.
— А говорят, я белые искать не умею, — весело сказала она, — еще всех вас обставлю! Мне только во вкус войти…
И она вошла «во вкус». Я находил гриб, не рвал его, а вытаскивал из корзинки старый, уже сорванный, показывал Соне и предлагал поискать еще. А чтобы облегчить ей поиски, я обычно ставил корзину неподалеку от примеченного гриба.
Это Соню особенно радовало.
Да как же вы вот этот-то не заметили, ведь он почти рядом с корзиной стоял?
— Ну что ж поделать, — с притворной грустью вздыхал я, — зрение не очень хорошее, вот и не вижу их.
Не знаю, понимала ли Соня эту игру или нет, по мне было так хорошо! Хорошо вдвойне: и оттого, что Соня радовалась своим находкам, и оттого, что раньше, когда я был маленьким, точно так же поступала со мной мама. Она тоже при сборе грибов почему-то сразу «теряла зрение».
А теперь Соня — как маленькая, как моя дочка. И я в эти минуты чувствовал к ней какую-то особенную, немножко даже покровительственную любовь.
Походил ли я тогда, в пятнадцать лет, на папашу, этого я не знал. Но Соня, такая оживленная, счастливая при каждой новой находке гриба, казалась мне еще совершенной девочкой, именно моей маленькой точкой.
Незаметно бежали дни. Ах, они бежали слишком быстро, унося вместе с собою лето! И невозможно было их остановить. Был только один способ бороться с быстротечностью времени — это не терять зря ни одной минуты. Так мы с Сережей и делали, то есть, но выражению Михалыча и мамы, «совсем отбились от дома». Сережа мог вполне торжествовать победу. Теперь-то уж никак нельзя было поставить ему в пример меня: теперь «от дома отбились» мы оба!
— Что вам в этом саду будто медом намазано? Как вечер — так туда! — ворчала мама.
Михалыч молчаливо
— Да мы на выгоне с ребятами в футбол играем, — невинно отвечали мы.
— Как, и когда стемнеет, тоже в футбол? — недоверчиво осведомлялся Михалыч. — Что же, вы к мячу фонарик, что ли, привязываете?
— Когда стемнеет, в салочки играем или в палочку-выручалочку.
— Ну, это другое дело, — кивал головой Михалыч. — Это игры хорошие — ловкость, быстроту развивают. И находчивость тоже, — прибавлял он многозначительно. А потом уже совсем другим тоном говорил: — Жаль только, что рыбалку вы совсем забросили да и охоту. Какого я вчера бекаса застрелил, видали? Еду с охоты один, Василий Андреевич навстречу, остановил, спрашивает: «А где же ребята?» — «Не знаю, говорю, я их не вижу вовсе». — Михалыч грустно посмотрел на меня с Сережей. — Вот, братцы, какие дела! В ваши годы я тоже и в салочки, и в лапту играл, а рыбалка с охотой всегда на первом месте. Ну, да кто что любит… — добавил он.
Мне было больно слышать все эти речи. Они звучали прямым укором. Мало того: я чувствовал себя просто изменником любимому делу, да и не только делу, но и своим закадычным друзьям — Михалычу и Мише. Они, видно, и правда махнули на меня рукой, как на безнадежно погибшего. Ужасно было еще и то, что я не мог честно рассказать ни Михалычу, ни Мише с Колей, ни даже маме, почему я перестал охотиться и рыбачить.
Не мог же я тайну своего сердца выставить напоказ. Да к тому же это еще была тайна не только моя, но и…
Пусть лучше думают, что я променял рыбалку и охоту на игру в футбол, в салочки, пусть думают что хотят. Но тайна моего сердца будет жить только в нем. Для людей она останется вечной тайной!
Это решил я. Но жизнь, увы, частенько не считается с нашими решениями. Есть старинная пословица: «Нет ничего тайного, что не стало бы явным». Так случилось и с нами.
Однажды мы все четверо возвращались с прогулки из леса и вдруг на уличном перекрестке нос к носу столкнулись с Михалычем. Откуда он здесь взялся? Почему не в больнице? Оказывается, очень просто — шел к больному.
Мы остановились, изумленные этой встречей. Михалыч же, напротив, нисколько не смутился. Он демонстративно снял шляпу и, хитро улыбаясь, раскланялся.
— Мое почтение молодым людям и их прекрасным спутницам!
Ох, уж лучше бы он не выказал своего почтения, особенно нашим спутницам! Они так смутились, что словно окаменели, не знали, что и отвечать.
Секунду длилось молчание. Потом Михалыч надел шляпу и, все так же хитро улыбаясь, будто говоря: Вот оно в чем дело-то!» — проследовал своей дорогой, а мы, совершенно огорошенные, побрели домой.
Последствия этой встречи сказались в тот же день. Вернувшись домой к обеду и садясь за стол, Михалыч вдруг запел:
Ах вы салочки, вы русалочки, Ах вы палочки, выручалочки!..— Что ты какую чепуху поешь, — возмутилась мама, — да еще за столом?! Какие там салочки, русалочки?
Михалыч уселся поудобнее и, лукаво поглядывая на нас с Сережей, ответил маме:
— Мадам, если бы вы были более наблюдательной, то этот романс не показался бы вам столь чепуховым.