У смерти два лица
Шрифт:
Я наклоняю голову, вглядываясь в окно. Дом стоит чуть в отдалении от улицы и частично скрыт живой изгородью. С дороги виден только второй этаж, или, вернее, то, что мне кажется вторым этажом, потому что Сикрест представляет собой сплошные стеклянные окна и острые углы, не имеющие никакого смысла с точки зрения конструкции. Трудно сказать, действительно ли это футуристическое здание или больше походит на модель того, каким представлялось будущее какому-нибудь архитектору из семидесятых.
— Жуть, верно? — смеется Том, и я тоже облегченно смеюсь. — Семь миллионов двести. В здешних местах такое называют «домом для начинающих».
Я еле удерживаю готовую
— Следующий дом — «Магнолия». Построен в 1920-х, но все еще в отличном состоянии. Кира и Жак хорошо за ним ухаживают. С дороги особо не разглядишь, но это самый большой участок в округе — целых пять акров. Настоящая красота. А это… — Том еще сбавляет ход, и теперь машина еле ползет. — Это Уиндермер. Принадлежит семье Толботов с самой постройки в 1894 году. Жаль, что в последнее время они его так запустили.
Некогда ухоженная живая изгородь разрослась, превратившись в высокие и неровные заросли вдоль дороги. В просветы, где кустарник чуть расступился, вытянувшись к небу, я вижу мощенную камнем дорогу, ведущую к большому дому, крытому деревянной черепицей, стены и белые колонны которого увиты ползучими растениями. В доме три этажа и, кажется, высокий чердак. Вдоль видимой мне части третьего этажа тянется балкон-терраса. На переднем крыльце я вижу качели, которыми давно никто не пользовался, и несколько кресел — качалок. Дом одновременно прекрасен и страшен. Готичен. Сквозь листву я, кажется, вижу, как открываемся дверь и на крыльце возникаем высокая человеческая фигура. Но прежде чем я успеваю ее разглядеть, мы проезжаем мимо, и Уиндермер снова скрывается за зеленой завесой.
— Кто здесь живет? — спрашиваю я.
— Теперь единственный владелец — Мередит Толбот. Она овдовела, по-моему, четырнадцать лет назад. Их сын Кейден приехал на лето из Йеля, чтобы за всем присматривать.
Я вскинула брови. Надо же — Йель. Приятно думать, что рядом есть кто-то примерно твоего возраста, но, конечно же, у него есть дела куда важнее, чем подружиться с соседской няней. Не успеваю я даже как следует подумать о Кейдене Толботе, как мы подъезжаем, по-видимому, к Кловелли-коттеджу, и Том нажимает кнопку на пульте, чтобы открыть ворота. Крепкие деревянные створки, закрепленные на каменных колоннах, бесшумно поворачиваются внутрь на петлях, и мы въезжаем.
Какое-то мгновение мне видны только пышные зеленые деревья по правую руку и длинный ряд кустов по левую. Кусты усыпаны бледно-розовыми цветками, а за ними снова тянутся деревья. Мы разворачиваемся в конце длинной дорожки, засыпанной щебнем, и в поле зрения медленно появляется здание.
— Вот… — говорит Том. — Твой дом на это лето. Добро пожаловать в Кловелли-коттедж.
Здание перед нами трудно назвать коттеджем. Или даже домом. Кловелли-коттедж — самая настоящая усадьба. Я сразу понимаю, что имел в виду Том, когда говорил, что здание хорошо вписывается в более старую застройку района. Особняк явно в идеальном состоянии, но совсем не похоже, что его построили в 2011 году. В отличие от странного угловатого Сикреста в конце улицы, Кловелли-коттедж совершенно симметричен и величественен. В фасаде дома четко выделяются два крыла, соединенные между собой прямоугольной секцией с закругленным передним крыльцом. Дом окрашен в розовый цвет на один тон темнее, чем цветы на кустах, мимо которых мы проехали. Он неплохо смотрелся бы где-нибудь за городом в Англии в окружении продуваемых ветром пустошей и конных экипажей, в чем, как я понимаю, и состоял замысел.
Мы объезжаем каменный фонтан. Такой большой, что, наверное, любой ребенок мог бы осуществить мечту наплаваться вдоволь. Машина въезжает на круглую площадку, примыкающую к входу. Теперь дом оказался справа от меня, и я вижу, что за фонтаном деревья и цветущие кусты уступают место теннисному корту со свежим травяным газоном и сеткой, который совсем не виден с дороги. Ладони холодеют от пота, и я вдруг снова жалею, что у меня нет карманов, чтобы их спрятать.
— Ты играешь? — спрашивает Том, уловив мой взгляд.
Я качаю головой — нет. Волосы падают на лицо, и я поднимаю руку, чтобы убрать их, радуясь, что могу занять руки хоть чем-то. Я думала постричься после выпускного — новый образ для новой Анны. Но я слишком люблю свои волосы. Это самое красивое, что во мне есть.
— Ну, может, научишься. У нас хватает запасных ракеток. Уверен, Пейсли будет очень рада новому сопернику.
Я смело киваю, а сама думаю — хватит ли мне времени хоть чуть-чуть попрактиковаться, прежде чем восьмилетка разделает меня под орех? Я не говорю Тому, что в жизни не держала в руках теннисной ракетки.
— Идем, — говорит он, открывая дверцу, и выходит из машины. — Пейсли не терпится тебя увидеть. С самого утра тараторит без умолку. Одна из причин, почему я не имею привычки работать из дома.
Том объясняет, что с этого дня я, скорее всего, почти не буду его видеть в будние дни. С понедельника по четверг он живет в квартире в Финансовом квартале. Сегодня он остался дома только для того, чтобы встретить меня, а завтра уедет в город еще до того, как я проснусь.
Я тоже открываю дверь и подбираю с пола рюкзак, пока Том открывает багажник и совершенно без усилий достает из него моего лилового монстра. Солнце уже скрылось за домом, и я сдвигаю солнечные очки на лоб, чтобы приглядеться. Дом выглядит царственно. Наверное, это самое подходящее слово. Этот дом воплощает в себе смесь классической красоты и богатства, которые, кажется, так и исходят от Беллами.
— Эмилия не шутила, — говори! Том, вдруг оказавшийся рядом. — Ты действительно очень похожа на нее.
Не успеваю я спросить, на кого «нее», как передняя дверь распахивается. Пейсли с развевающимися светлыми волосами, одетая в зеленый узорчатый сарафан, выскакивает из дома и сбегает по трем каменным ступенькам на дорожку. Эмилия стоит в открытой двери в отглаженных льняных брюках, бледно-голубой блузке и льняном блейзере, подобранном к брюкам. Она улыбается и машет мне рукой. Пейсли вдруг останавливается передо мной и своим отцом, явно в замешательстве — кого из нас обнять первым.
— Привет, ангелочек, — говорит Том, присаживаясь и коротко обнимая дочь, а потом разворачивает ее ко мне. — Ты ведь помнишь Анну?
— Привет, Пейсли, — я тоже присаживаюсь и протягиваю ей руку.
Она с торжественным видом отвечает мне твердым рукопожатием.
— Очень рада тебя видеть, Анна, — ее голос звучит слишком высоко и оживленно для такого формального приветствия.
Мои губы расплываются в улыбке. Она такая же не по годам сообразительная и очаровательная, какой я ее запомнила. Ради этой девочки я постараюсь быть лучшей версией самой себя на все лето. Я дала такое обещание, когда согласилась на эту работу. Обещание не только Беллами, но и в первую очередь себе. Вот он — мой чистый лист. Дальше я обязана вести себя исключительно безупречно.