У смерти два лица
Шрифт:
Откуда-то из недр моего рюкзака доносится жужжание телефона. Я уже жалею, что надела этот приличный сарафан без карманов. Мне было сказано, что нужно «одеться к обеду», но, надеюсь, мой обычный летний гардероб — обрезанные шорты и майки — сгодится для города. Иначе до первой получки придется носить по кругу одни и те же четыре платья.
Я перекатываю громоздкий лиловый чемодан через платформу, ставлю его к or раждению и перекидываю рюкзак со спины вперед, чтобы откопать телефон. Он совсем новый — мама подарила на выпускной. Золотистый корпус еще блестит, а на экране ни царапины. Надо как
Сообщения не от Эмилии Беллами. И не от Тома, ее мужа, которого я еще не видела. Это Кейли.
• Поверить не могу, что ты меня бросила.
• Мы еще только-только выпустились.
• Что мне теперь целое лето делать одной?
• Анна, ты тут?
В груди шевельнулось чувство вины — надо было предупредить Кейли о планах на лето чуть раньше, но я знала, что реакция будет именно такой. Я закрыла сообщения и настроила громкость телефона на полную на случай, если позвонят Беллами. Платформа уже опустела, как и большая часть стоянки. Надеюсь, я там, где должна быть. И не перепутала время. Облажаться подобным образом было бы полностью в моем духе, поэтому-то я здесь и очутилась. Подальше от Бей-Ридж. Подальше от Кейли.
Подальше от самой себя. Через два месяца я буду учиться на первом курсе в филиале Университета штата Нью-Йорк в Нью-Пал це, а Кейли пойдет в общественный колледж в Бруклине. У нас обеих начнется новая жизнь. Во всяком случае, у меня. Но я не могу ждать еще два месяца. Мне нужно начать жизнь заново прямо сейчас.
Я уже думаю позвонить Эмилии, когда внизу на стоянке появляется блестящий черный «Лексус». В окне я вижу загорелую руку и лицо мужчины. Он смотрит на меня снизу вверх.
— Анна Чиккони? — спрашивает он.
Симпатичный папаша. По крайней мере, именно так я и представляю себе молодого и успешного отца. У меня тоже был такой. Когда я была маленькой, он вечно пропадал на работе. Теперь я еле помню его лицо.
Я неловко машу ему рукой:
— Мистер Беллами?
— Зови меня Том, — отвечает он и жестом приглашает к машине.
С рюкзаком на плече и лиловым монстром, катящимся на колесиках позади, я спускаюсь по пандусу.
От станции всего десять минут езды до Херрон-Миллс, одного из множества приморских городков, усеявших юго-восточное побережье Лонг-Айленда словно драгоценные камни — песчаную корону. К моему удивлению, на пути к побережью фермы попадаются ничуть не реже, чем художественные галереи и частные дома. Палящее оранжевое солнце висит над самой линией деревьев. Я, сощурившись, смотрю на него, пытаясь осознал» происходящее. Воды пока не видно, но это определенно не Бруклин.
— Ты раньше не бывала в Хемптонсе? — спрашивает Том.
Я поворачиваюсь к нему, оторвав взгляд от живых изгородей и въездных ворот, за которыми наверняка скрываются от посторонних глаз сногсшибательные дома.
— Ага. Да. Кажется, не бывала.
Собеседование на место няни я проходила в прошлом месяце на Манхэттене. Мы встретились с Эмилией и Пейсли в кафе на террасе возле Музея современного искусства и провели втроем целый день. Эмилия оплатила мой холодный чай, но не билет в музей. У них, наверное, был абонемент. Думаю, если
— Тогда немного опишу тебе эти места, — говорит Том, сверкая белоснежными зубами на фоне загорелого лица.
Тепло пришло только на прошлой неделе. Даже интересно, когда это он успел столько времени провести на солнце?
— Хемптонс тянется по всему восточному краю Лонг-Айленда. Всего десятка два поселков и деревень. Мы сейчас на южном зубце «Вилки» — на той части полуострова, которая обращена к Атлантике.
К северу от нас — залив, а за ним — северный зубец «Вилки».
— Ясно…
Я вообще-то и сама посмотрела на картах «Гугла». Пусть только этим утром, когда начала собирать вещи, но все же. Я надеюсь узнать побольше об истории этих мест, а не о географии, но не хочу показаться невежливой.
— Херрон-Миллс — одна из старейших деревень, поэтому там можно увидеть очень разную архитектуру, от голландской колониальной до самой современной. И всякое разное времен Реставрации. Кловелли-коттедж исполнен в традиционном стиле английских загородных особняков, поэтому хорошо вписывается в более старую архитектуру Линден-лейн, хотя и построен в 2011 году. За прошедшие годы мы там кое-что поменяли, но покупали дом уже готовым, потому что Эмилии нужно было переехать до рождения Пейсли. И все равно еле успели — мы въехали в конце февраля, а роды начались всего через три недели.
Я киваю и притворяюсь, что внимательно слушаю все, что говорит Том. Кловелли-коттедж… Насколько я поняла из общения с Эмилией, так называется дом Беллами. Потому что, конечно же, у таких людей дом должен иметь имя. Если они переехали в том же году, когда родилась Пейсли, то живут здесь уже восемь лет. Все остальное я, наверное, пойму сама, когда приедем.
— А откуда вы переехали? — спрашиваю я.
— Верхний Вест-Сайд. Оттуда было удобно ездить на работу, но Эмилия не хотела растить детей в городе, — он пожимает плечами. — Всегда приходится искать компромисс.
Том сбавляет скорость, и мы поворачиваем на Мейн-стрит. Повсюду вещи от Тори Берч и Ральфа Лорена. А вот маленький домик, похоже, переоборудованный во временный магазинчик, торгующий товарами от Гвинет Пэлтроу. Как будто кто-то отрезал кусочек Пятой авеню и плюхнул его посреди старомодной, обсаженной деревьями деревенской улочки с кирпичными тротуарами и множеством скамеек и свободных мест для парковки.
— Это не самая прямая дорога до дома, но я хотел показать тебе центр, пока не стемнело. Пейсли наверняка завтра потащит тебя в город. Или на пляж.
Я на секунду прикрываю глаза и надеюсь, что это будет пляж. Я слышу, как снова чирикает телефон. Наверняка очередная порция сердитых посланий от Кейли. Я залезаю в рюкзак и убавляю громкость звонка.
Выехав с Мейн-стрит, мы делаем еще пару поворотов, и Том выезжает на Линден-лейн. Он снова сбавляет скорость.
— Первый дом — Сикрест. Принадлежит Фултон-Баррам, самым новым из наших соседей. Джеффри и Арвин заказали проект Майклу Кенту, о чем можно судить по углам и использованию стекла.