У Судьбы на Качелях

Глебова Римма

— Ларочка, — мягко сказала Марина Юрьевна, — давай, забудем всё.

Ларин взгляд ожег её.

— Да-а, сейчас я была бы уже замужем… — мечтательно сказала она, глядя безмятежными голубыми глазами куда-то в потолок, — у меня были бы свекор и свекровь. кстати, он не познакомил тебя с ними, очень приличные люди.

— Ты что, собираешься сделать мою жизнь невыносимой? — побледнела Марина Юрьевна.

— Не-а… Всё уже сделано. Правда ведь, мамочка? — Лара засмеялась и пошла в свою комнату. Оглянулась в дверях. — Да ладно, не бойся, как-нибудь уживемся, — бросила она небрежно.

Марина Юрьевна бессильно опустилась на стул. Неужели Лара еще любит его? Или это только ее воображение. Отняли — и вообразила. Так ведь бывает.

Но как теперь

наладить отношения. Если бы она могла повернуть назад время. поступила бы она так? Нет, она бы не нашла в себе силы отказаться от Саши. Это было такое счастье. Об этом счастье она будет помнить всегда. И ни о чем не жалеет. А Лара. утрясется всё. У Лары вся жизнь впереди. Позлится-позлится, и отойдет. Молодая еще, глупая.

Марина Юрьевна несколько успокоила себя этими мыслями и пошла в свою спальню — смотреть на Сашино фото в красивой рамочке, выточенной из благородного, прохладного на ощупь, малахитового камня. Вчера она долго искала по магазинам хорошую рамочку и все-таки нашла.

Всехний Папа

Работы нет… Нет работы. НЕТ. РАБОТЫ. Но я должен. Я. ДОЛЖЕН. Я должен найти. Работу. Антон ходил вдоль своего маленького узкого кабинета, от стола к окну и обратно, бросая злые взгляды на светящийся глаз компьютера. Сколько объявлений он засунул в эту дорогую игрушку, купленную недавно сыну на день рождения. Деньги пришлось одолжить, но купить: мальчишке через полгода в школу, сейчас с шести лет можно отдавать, да и надоел ему детский сад, а теперь у всех ребят есть компьютеры. Но он сразу забрал это величайшее изобретение человечества в свой кабинет и за месяц освоил — в той области, которая была ему нужна. Ему нужно место хоть в каком-нибудь завалящем журнальчике — зав. отделом, замредактора, выпускающим — ну хоть что-нибудь. Но журнальчики, как и тот, научно-технический, где он пятнадцать лет проработал, разваливались как карточные домики, один за другим. Правда, появлялись новые издания, в глянцевых красочных обложках, но, в основном, такого пошиба, что плюнуть хочется. Плюнуть-то можно, но и туда устроиться нельзя — всё укомплектовано в тот момент, как только журнал возникает. Так что я, Антон, «высшее, гуманитарное, тридцать семь и пр.» не нужен нигде. Никому. Лиза молчит. Утром уходит на службу, вечером ни о чем не спрашивает. Молча сочувствует. Мне или себе? Денег не хватает. Катастрофически. Гришке нужна новая куртка. Новые ботинки. Ботинки в первую очередь — ноги растут со скоростью звука. Я вижу, как Лиза каждый вечер перебирает свои одежки в шкафу. Она не может ежедневно ходить на работу в одном и том же. К сожалению, у учителей нет униформы, или халатов, как у врачей.

Антон скрипнул зубами и сел к компьютеру.

— Антоша, пойдем ужинать, все готово! Постой, я тебе сейчас что-то расскажу, чтобы Гришенька не слышал… Чего только не бывает на свете!

— А? — Антон с готовностью повернулся на крутящемся кресле.

— Сегодня наша завуч рассказала. На улице, на доске объявлений она прочитала. — Лиза прыснула и две ямочки обозначились на круглых щеках. — Значит так… я по памяти… Ищу работу приходящего отца. Дискретность гарантирую. Вознаграждение умеренное… Каково? Люди с ума посходили! Приходящий отец! То есть, папа по вызову! Нет, в голове не укладывается!

Антон молча смотрел в ее изумленные ореховые глаза. Лизе всегда не хватало воображения. А кому-то хватает. Кому-то… А сам? Только пялюсь впустую на экран, ломлюсь в одну стену. Рыба сама плывет в руки. Уже приплыла. Антон крутнулся к компьютеру. — Лизок, я потом поем, потом.

Антон стал часто и надолго отлучаться. Лизе объяснил: устроился в одну фирму консультантом. Когда требуется консультация, ему звонят.

Свой мобильный телефон он теперь не

выпускал из рук. Если звонок случался, когда Лиза и Гришка были дома, он закрывался в своем кабинете. Говорил тихо, дружелюбно и даже ласково, гораздо ласковей, чем со своими, домашними.

Появились деньги. Первоначалу немного. Потом больше: Антон повышал почасовую ставку. Он быстро втянулся в это дело. Лиза не узнала бы его — ни лицо, ни голос, если бы увидела, как он появляется на пороге чужих квартир с мягкой широкой улыбкой, с коробкой в руках — внутри машинка или кукла, в зависимости от обстоятельств (игрушки тоже оплачивались). С Гришей он всегда был строг и подарки дарил тоько по соответствующему случаю: день рождения, Новый год. Правда, подарки хорошие. Вот, компьютер, например. Долг за него уже месяц, как вернул.

Клиентура росла. Он теперь мог выбирать клиенток посостоятельнее. Эти матери-одиночки, если хорошо зарабатывали, то своему ребенку готовы были купить ВСЕ! Он навещал чужих детей, кого раз в неделю, кого раз в месяц — по договоренности. Случались посещения внеплановые: ребенок заболевал и хотел немедленно увидеть папу. Такие визиты стоили дороже. Вот так один раз он притащил в свой дом ветрянку. Гришка болел с высокой температурой, весь усыпался мелкими болячками, чесался и капризничал. Антон испугался и стал осторожнее, спрашивал по телефону, чем болеет Петя, Леня, или Маша.

— Антон, мне что-то кажется… — Лиза смотрела неуверенно. — Мне кажется, что ты к Гришеньке как-то. переменился.

— С чего вдруг? — недовольно отозвался Антон.

— Ну… мало играешь с ним… не читаете вместе книжки… Прогоняешь от себя, шпыняешь по мелочам. из детсада часто забываешь забрать, ребенок сидит там со сторожем.

— Ли-и-за… Я просто очень занят. Постоянно консультации, переговоры. Ну ты же сама видишь, — рассердился Антон. — А если видишь, зачем пристаешь?

— Но, Антоша… ты и ко мне переменился…

— К тебе?.. Да не переменился я, ни к тебе, ни к Гришке! Воображение у тебя разыгралось! Читаешь всякие сентиментальные романчики, потом мерещится не знаю что!

Лиза вышла. Антон проводил взглядом ее покачивающиеся полные бедра и уставился пустыми глазами в экран, на котором разлетались в разные стороны цветные воздушные шарики с детскими рожицами — такую заставку он себе недавно сделал. Она ведь права, больше, чем себе вообразила. Чем дальше я погрязаю в этой «работе», тем меньше…Нет, я вовсе не люблю их меньше, ни Лизу, ни Гришку, нет, нет! Просто меня… НЕ ХВАТАЕТ. На них не хватает.

Наулыбавшись и наигравшись с чужими детьми, наговорившись с ними и их мамами, Антон приходил домой выжатый, высосанный ими, их желаниями, требованиями. Он становился ПУСТ. И еще… эта Машенька и ее мама. Лена. Единственная клиентка, сохранившаяся из тех, первоначальных. Там кто уехал, кто замуж, и только Лена с Машенькой остались. Он уже денег не берет, какие там деньги. Но если Лена звонит, он идет. С подарком. Когда Антон встречается с большими светлыми беззащитными глазами Лены, с ним что-то происходит. И такие же глаза у Маши. Обе худенькие, беспомощные и улыбки одинаковые. И безмерная радость навстречу, с глазами, улыбками, и сразу чай пить, сидят втроем за круглым столом, уютно-семейно. Машенька откровенно счастлива. Лена тоже — сидит напротив, вся светится и часто поправляет тяжелый узел светло-русых волос на затылке. Они не могут скрыть свое счастье. И не пытаются. А он сам? Он охотнее всего ходит к ним. Хотя денег там не дают. Потому что он перестал брать. Но они ничего и не требуют. В других местах требуют и свои требования хорошо оплачивают. А эти две — большая и маленькая только сияют. И обе грустят, когда он уходит. Маша никогда не плачет, только глаза становятся большими-большими. Как у Лены. Вот влип, так влип. Конечно, я могу позволить себе такую «благотворительность», а дальше-то как? Дальше-то что? Эти ее волосы…Так и тянет подойти, вытащить шпильки и посмотреть, как это будет. но прежде погладить узел.