У Ветра твои глаза
Шрифт:
— Поедешь со мной?.. — он сказал это так робко, боясь своего вопроса. Так странно было наблюдать на этом мужественном лице с резкими чертами почти детскую нерешительность и даже испуг.
Мира не смогла больше выносить его взгляд. Отвернулась. Прикрыла глаза, подавляя рвущиеся наружу слезы.
— Ты слишком много поведал мне о своем народе, чтобы я могла согласиться на такую жизнь…
— Ты ни в чем не будешь нуждаться, — почти прошептал он, наверняка уже понимая, что все уговоры заранее обречены на провал.
Она медленно поднялась и стала так же неторопливо нарезать круги
— Давай я расскажу, как все произойдет, — сглотнула она, чтобы хотя бы немного промочить пересохшее горло. Не помогло. — Для всех я буду твоей рабыней. Трофеем, добытым во вражеских землях. Несвободной. У меня появится новое имя. Ты сможешь назвать меня своей, Рей. Но я — нет! А если каким-то чудом у нас родятся дети, они не получат свободу. Ребенок рабыни, пусть даже от ее господина — такой же раб.
Она остановилась спиной к нему и замолчала, ожидая, что он скажет на это. Затаила дыхание, слыша только биение сердца где-то в висках.
— Я не смогу взять тебя в законные жены, ты права, — обреченно сказал он. — Но это ничего не значит. Я довольно состоятельный человек. Ты не будешь моей супругой по закону, но я обещаю, что не приведу в дом другую женщину! Мира, я…
Она развернулась.
— А если с тобой что-то случится? Что будет со мной? — она знала, что сейчас причиняет ему боль каждым словом, но уже не могла остановиться.
— По закону рабы, как и другое имущество, переходят ближайшему родственнику. У меня это отец.
Мира резко рассмеялась, и сама испугалась того, каким отрывистым получился звук. Как ворона каркнула.
— Я наслышана о твоем дорогом родителе. И по этой же причине не могу поверить словам о том, что ты никогда не приведешь в дом другую. Признайся: если он настоит, что тебе пора жениться, ты это сделаешь, несмотря ни на что.
— Мира, я…
— Разве я не права хоть в чем-то?
Он ничего не ответил. Сидел, опустив локти на колени, голова смотрит в пол, как делал это часто, когда о чем-то задумывался или расстраивался. Она чувствовала в нем подавленность. И намеренно не щадила ни его, ни свои чувства. Уж лучше все выяснить прямо сейчас.
Его молчание все ответило за него.
Здесь она одинока, но свободна. Пускай жизнь не изобилует роскошью, но у нее есть кров над головой, она хорошо питается, она помогает людям. Разве нужно что-то еще?.. Да, глубоко внутри она желала повесить в доме люльку. Чтобы хата наполнилась детским гулением, а потом и топотом маленьких ножек. Но боги заключили ее чрево на замок. Что ж, быть посему. Она проживет отпущенный срок достойно. Так, как жили ее отцы, деды и прадеды. На родной земле. А там, среди чужих, ей придется отказаться от своей жизни, свободы, даже от имени. Отречься от своей судьбы. На это она не могла пойти, какие бы чувства ни испытывала к этому мужчине.
Мира разделась, оставшись в легкой рубахе, и снова полезла на полати.
— Иди ко мне, — услышала она, когда Рей затушил светильник и улегся на печи. — Мира, пожалуйста…
Она молчала. Старалась даже дышать ровно и глубоко, чтобы он подумал, что она уже спит. Он еще долго крутился и шуршал подстилкой, не находя себе места. А северянка после бессонной
Мира управляла телегой, которую снова взяла у старосты. Она во все глаза разглядывала Прибрежный град. Первые поселенцы уже строили себе жилища. Колючий ветер все еще трепал одежду и волосы, заставляя хорошенько кутаться. Но море успокаивалось, от него уже не ждали губительных сюрпризов.
Северянка ездила сюда всего пару раз в жизни: с родителями, а потом — с мужем. И каждый раз поражалась той пестроте, которая царила вокруг. Это одна большая непрекращающаяся ярмарка, где можно найти все, что только пожелает душа. Мира понимала, что не сможет пользоваться расположением Войко или других поселенцев вечно. Если получится, за лето она сможет накопить на свою лошадь с телегой. Пока же пообещала старосте поделиться частью прибыли. Ведь совсем скоро начнется сезон посадки, и лошадь понадобится в поле, так что у нее есть всего несколько дней.
Начало торгового сезона давало Мире возможность заработать. Она знала, что Драгана почти только этим и жила: все лето продавала снадобья заморским купцам. Их очень хорошо брали, потому что все знают, что у северян всегда качественные товары. И оружие, и ткани, и меха — все покупали за милую душу. Только возможность торговать летом и позволяла старой знахарке переживать суровые зимы. Вот и Мира все холода готовила настойки, мази и отвары, чтобы сейчас продать.
С монойцами вятичи традиционно враждовали, зато с другими народами, живущими не столь отдаленно, торговля шла бойко. В теплое время выход к морю обрастал шалашами и другими временными жилищами желающих подзаработать на обмене товаров. Но чем ближе к осени, чем холоднее и ветренее становилось, тем больше пустел Прибрежный град. Разумеется, так его называли скорее в шутку, по привычке. Поселение было временным и на город вовсе не походило. Поздней осенью и зимой здесь невозможно жить: слишком сильные штормы, ветры и волны, которые начисто слизывали все постройки, которые оставляли после себя люди. Поэтому каждую весну приходилось делать все заново.
Мира вспомнила разговор с Реем, который произошел в самый разгар холодов. Тогда они лежали в объятиях друг друга на жаркой печи и разговаривали.
— Не хочу показаться грубым, — вдруг произнес он, задумчиво накручивая ее локон на длинный палец. — Но ваш князь сам виноват в том, что мы нападаем.
Мира возмущенно подскочила и, упершись ладонями в его обнаженную грудь, спросила:
— Это еще почему?!
Он завороженно смотрел в ее рассерженное лицо и молчал. Мира пихнула его.
— Рей! Почему ты так говоришь?
— Когда ты так на меня смотришь, я забываю ваши слова, — он улыбнулся, и Мира сама готова была прекратить спор, но уж слишком сказанное ее задело.
— Ты все прекрасно помнишь, — сощурилась она, призывая остатки самообладания, чтобы не приникнуть к его губам.
Мужчина улыбнулся, но потом стал серьезным и объяснил:
— Ваш князь мог бы оставить несколько отрядов дружины, которая патрулировала бы берег, но вместо этого — что?
— Что? — спросила так, словно не понимала, к чему он клонит.