У женщин грехов не бывает!
Шрифт:
Лера сказал тогда: «Ирочка, я хочу встречать Новый год с тобой». Я не ответила, я перенесла ноутбук на подоконник и в окно смотрела. Секла. Я была в спальне на втором этаже, и сверху мне было видно все движение на белой дороге. К дому подъехал караван – три внедорожника и прицеп со снегоходом. Я увидела и кинулась одеваться.
– Лера! – Я торопилась, спешила залезть в узкие джинсы. – Мне бежать надо.
– Беги, моя маленькая, – он вздохнул, – беги.
Я выскочила на крыльцо. Даже умыться не успела, лицо еще горело после Лерочки, вся жаркая, румяная была. Мороз остужал приятно
– Здрааааасте!
Я смотрела – довольный у меня муж вернулся или злой, то есть с зайцем или без. Открылись багажники. Собаки тяжело попрыгали на снег. Их было штук восемь-девять, точно не помню. И еще наша сука, любимая сука моего мужа, она всегда ездит с ним в салоне на переднем сиденье, сзади ее укачивает.
Мой муж вытащил зайца. Неплохой такой был русачок, килограммчиков на семь. Он поднял его за уши и крикнул собаке:
– Аришка, смотри! А? Какой у нас заяц! Десять кило!
Собака увидела своего зайца – и кинулась к нему со всего маха в лобовое. Ударилась и лапами съехала на панель. Мы все вздрогнули, и она сама была в шоке, задергала ухом. Нос разбился в кровь, на стекле так и остались царапины от когтей. Все, конечно, сразу зачмокали: «Азартная сучка! Зверя рвет – себя не помнит. Узнала, сука, зайца своего», – и муж мой просиял. Довольный – я поняла и поскакала на кухню.
К вечеру у нас собралась толпа собачников. Прикаптили их жены с детьми. И Анечка, моя подружка, со своим ребенком приехала. Девушки готовили свой дурацкий оливье, а я выгнала парней к мангалу и затопила баню. Мне было весело. У меня водочка ледяная, у меня елочка моднявая, у меня от Леры эсэмэсочка звенит «заенка моя любимая…», просто «заенка моя любимая». А я и рада!
Я собрала детей, всех маленьких, на улицу, и мы играли. Они в меня снежками – я от них убегаю в парилку и кричу, как будто мне очень страшно получить снежком. Я была пьяная, да. Если я орала «Розу белорозовую», значит, была пьяная. Я эту песню только пьяненькая ору.
– Ой, роза ты, роза моя! В саду роза белорозовая!
– За хозяйку! – мальчишки кричали.
– Не спалите мясо! – Я принесла им подносы для шампуров.
Кто-то слегка закосевший удивленно хлопал глазами и говорил моему мужу:
– Какая у тебя красивая жена!
– Атрыщ! – Он улыбался, ему всегда приятна такая ерунда. – Застукаю – всех поубиваю!
Кстати, у одного из наших друзей-собачников была типография, и он напечатал мою первую книжку. А у другого собачника была Сеть книжных магазинов. Там ее выставили на полочки и кое-что даже успели продать, хотя половина тиража еще лежала в моем подвале. Это тоже была игра. Игра в книжки.
А девушки на кухне резали салатик и смотрели в окно на это безобразие. Их немножко бесило мое откровенное хамское счастье. Я знаю, конечно, все знаю, что они про меня говорили: «Хорошо пристроилась», «Она ведет богемный образ жизни», «Почему умные мужики женятся на таких дурах», «Звезда, ей каждую минуту нужно подтверждение собственной звездности», «Ей слишком рано повезло» и «Она ему изменяет – сто процентов», даже это говорили. Интересно, откуда им было знать?
Нет, я на них не обижалась, они же ж добрые.
А меня разрывало от радости. Я же сразу в двух местах веселилась. Анечка меня щелкала, на снегу, босиком, голую. Я кидала фото Лерочке, а он мне смс: «Маленькая, как я хочу с тобой в баньку!».
Товарищи подтягивались в кафе под пальмами. Каждую минуту приходили поздравления от друзей из Чикаго, из Майами, из Берлина, из Минска, из Москвы, из Тбилиси, из Еревана, из Ферганы, из Калифорнии, из Брауншвейга и даже из Сиднея, а Новый год все не чувствовался и не чувствовался.
– Поехали уже, да? – Ашот тянул всех в сауну.
– Какой домой? – Шимшон отмазывался по телефону. – Мы кушаем…
– Да что-то не хочется… – Лерочка сказал.
– Ненормальный! Он у нас ненормальный! – они над ним смеялись.
Эти веселые непонятные мне люди тоже видели фотки на снегу и угорали над старым евреем, у которого съехала крыша на почве гормонального взрыва. А Лера выпил водочки и позвонил мне из этого кафе. Но я не смогла говорить, я испугалась, примитивно, как воровка, испугалась. Из трубки было слышно, как Шимшон кричит: «Привет! Передай от меня привет! Спроси, помнит Шимшона? Спроси, Шимшона, грузина, помнит?..». «Помню, помню», – я промямлила и скинула вызов. Муж оказался рядом, погладил по спинке, спросил про какую-то рубашку. Мне никогда не звонили домой никакие мужчины, поэтому я испугалась и скинула.
А Лера пьяненько скользил по кнопкам: «Ирочка моя любимая, я сейчас в кафе с друзьями, меня зовут в сауну, а я хочу встречать Новый год с тобой. Все уже говорят, что я ненормальный, но эта ночь должна быть наша».
Я ему из ванной отвечала, одевалась уже к столу, и мне стало грустно, резко стало грустно после этого оборванного звонка.
– Ирина! Где у тебя веник? – меня звали с кухни. – Мы тут бьем твои бокалы!
– Не знаю! – Я удаляла с телефона компроматы.
– Ты не знаешь, где у тебя веник? Это вообще твой дом?
За дверью шумели подружки, и дети начали визжать, и музыку включили… Я ответила Лерочке: «Скажи всем: приеду – набью морду». А он вслух прочитал. Смешной, взял и за столом прочитал:
– «Приеду – набью всем морду». Понятно вам?
– Ты сумасшедший, да? – Ашот ему сказал.
– Да, – Лера вздохнул. – Мы с ней оба ненормальные.
Он пошел домой. То есть ко мне. И домой, и ко мне. К жене за стол, ко мне в постель. И даже не в постель, а в мозг и в кровь, и я уже сама не могла понять, где и с кем я Новый год встречаю.
Я не помню эту ночь. Леру помню, а что в доме у меня творилось, не помню. Куранты били помню. Дети визжали, помню. Президента не помню, вроде кто-то был. Шампанское стрельнуло. Огни бенгальские посыпались. Сын маленький меня поцеловал. И старший наклонился щекой к плечу. Я обняла.
Все побежали на улицу. А там светло! И попушистело кругом. Ночь лунная, от снега все бело до самых сосен. В поселке забомбили фейерверки. И наши парни свои петарды – пух! За Родину!