У женщин грехов не бывает!
Шрифт:
Салют я, слава богу, помню. Пошли залпы. Один! Другой! И россыпи на небе, как в День Победы. Собаки бесились от грохота, весь табун носился кругами. Они протоптали снег так, что вылез газон. Я стояла внизу, держала своего младшего и еще кого-то из детей, чтобы они не попали борзым под копыта. А Лера протиснулся, пролез в этот грохот, в мой дом. Телефон у меня в лифчике вибрировал: «С Новым годом, маленькая. Я тебя люблю».
Я к нему убежала. Всех бросила и закрылась в детской. Малыш мой спал. Я свечи зажигала, ванильные, как в «Майами». Всю ночь мы были вместе. У меня уже не
– Маленькая, что у тебя есть под рукой? – он шептал в своей спящей квартире.
– Ничего. – Я на ковре валялась, добрая-добрая была. – Ничего нет, только лимончик…
– Давай сюда свой лимончик, я тебе вставлю…
Я еще играла, «он не пройдет, он не пройдет», но знала: Лерочка придумает, что сделать с лимончиком. Он из любой ерунды делает реквизит к нашим спектаклям.
– Пройдет, маленькая, оближи его, и пройдет.
У него глаза опять загорелись, я облизывала лимон и вставляла себе, а Лера командовал:
– Прошел? Хорошо. Покажи мне… Умничка, вставила. Теперь толкай его…
– Он застрял! Лера, как он выйдет?
– Выйдет, маленькая. Ты потужишься – и он выйдет.
Я раскрыла ноги перед камерой:
– Поймай его! Лера! Хочу вытолкнуть к тебе в ручки. Смотри!
Он прикусил губы и ждал, ждал, ждал, когда лимончик упадет на ковер.
– Обалдеть. Сделай еще раз! Сфоткай его мне. Ироччччка! Я хочу такую фотку!
Я уснула в пять или в шесть, а Лера не ложился, ему через час нужно было выходить на работу. Целый час он рассматривал лимон и гладил пальцем по монитору, и языком тянулся. Прозвенел будильник. Он вздрогнул: «Да, я ненормальный», – головой тряхнул. И пошел в свой ресторан. Один, по Аришоми, холодным утром Лерочка мой топал, куртец на ходу застегивал, буробил про себя: «Целый час… Целый час… Маленькая, целый час смотрел твою писечку… Что такое? Я уже ничего не понимаю».
22
Было у меня ощущение тревоги. Я точно помню, было. Устала я!
Утром муж получил мой подарок, живого зайчишку, и после обеда мы поехали в поле. Это рядом, по той убитой дороге, что идет через елки, по лесу, вокруг аэродрома. С дороги было видно и радары, и новые «миги» с горбатенькими носами, целый ряд. Мы остановились сразу за полосой и выпустили зайца. Дали ему секунду, чтобы собаки смогли поработать, и заорали:
– Вот! Вот! Вот!
А заяц дернул! Дал конкретного стрекача. Вся свора, девять собак, кинулась за ним. Борзые летели по белому полю. Рыжее, черное, серое – все смешалось в один бешеный клубок. А потом гонка растянулась, так что каждую собаку было видно на рывке. Зайчик петлял и как будто знал местность, заворачивал в рощу. Ардан загонял его на Аришку, но зайчик вывернул к балке. В этот момент даже мне стало понятно – шансов нет. Собаки увязали в сугробах, скакали тяжело, сгибались пополам, с трудом выпрыгивали, теряя секунды. Их тонкие спины гнулись, и у них уже не было сил рвать и тянуться в струну. Слишком глубок и тяжел был снег. А зайчик, легкий, маленький, петлял от них, выгибался дугой, прижимал к спине длинные черные уши… Ушел.
С мороза я легла вздремнуть на часочек. В нашей общей с мужем спальне я отрубилась. А телефон забыла! Да! Забыла в шубе я свой телефон. А там будильник
Из лифта он отправил мне смс: «Я уже дома. Жду свою маленькую любимую Ирочку». Будильник зазвонил. Будильник играл марш. Веселый гусарский марш. На три повтора я его поставила. За столом, на кухне, где мой муж и гости играли в покер, все сразу закрутили головами: «У кого? У кого?».
Я еще спала, когда муж вытащил меня из постели. Встряхнул за плечи – и телефоном мне в лицо: «Что это?».
Я прочитала: «Я уже дома. Жду свою маленькую любимую Ирочку». И муж прочитал еще раз. И снова начал трясти меня за плечи: «Что это такое? Что это? Кто тут маленькая любимая Ирочка?». А я еще подумала в первую минуту: «Слава богу, он узнал…».
А потому что мы не врали никогда друг другу. Не было у нас концептуального системного вранья. И поэтому он рвал на мне рубашку и смотрел испуганными глазами, как будто это не я перед ним в нашей постели лежала, а чужая злая тетка.
Я поправила лямку на плече и спросила:
– Может… номером ошиблись?
А муж вдруг тоже стал чужим и незнакомым и повторял одно и то же:
– Кто тут маленькая любимая Ирочка? А? Я не понял? Кто тут маленькая любимая Ирочка?
– Не ругайся… – я сказала.
– Не ругайся? К тебе приходит смс из Израиля!!! Через месяц после того, как ты оттуда вернулась! А ты говоришь, не ругайся?
Глаза мужа наливались кровью – я первый раз увидела, чтобы у него так страшно краснели глаза. Я думала, это все метафора, это неправда, но глаза мужа действительно стали красными. Я испугалась и начала мямлить:
– К нам… к нашей семье… к тебе… это не имеет никакого отношения.
Муж нажал вызов. «Дааа… Моя заенка…» – Лера мяукнул. И я побежала.
По лестнице бежала. В разорванной рубахе, босиком. Муж догонял, я вырывалась. Со стен посыпалось стекло. Все наши дипломы собачьи, семейные фотографии падали. Стекла вдребезги летели. В гостиной я остановилась. Хотела тихо прошмыгнуть, чтобы никто меня случайно не увидел. На кухне еще играли в карты, и было слышно:
– На хрен я не пойду ни на какие выборы!
Муж тоже остановился. Огляделся. Елочка в углу стояла. Двухметровая. Хорошо, что детей не было. Он вырвал из штатива эту елку. Гирлянда потухла. Я согнулась, спрятала лицо от иголок. Игрушки захрустели под ногами. Кто-то выглянул из кухни, сказал: «Ого, какие у вас ролевые игры», – и быстро закрыл дверь. А я уже бежала в свой подвал, туда уж точно никто не зайдет.
Муж замкнул дверь. У себя в бильярдной достал коньяк из бара. «Зачем?» – я подумала. И отлетела на пол. Жесткий пол, гранитный. Я еще пыталась, зря, конечно, мужа погладить, руку протянула к его колену:
– Сейчас… сейчас я объясню…
А его трясло. Руки тряслись и плечи, и губы, как в лихорадке.
– Хер тут объяснять! – Он швырнул меня в угол. Открыл бутылку.
– Пей, сука! – на меня орал.
Это лишнее, конечно, было. Я не пьянею, когда мне нужно контролировать свой мозг. Не надо было. Я выпила. Не помню сколько. И передумала. Я передумала, мне расхотелось говорить ему правду.
– Только вирт! – я кричала. – Только вирт!
Он схватил меня за шкирку. И опять испугал меня кровавыми глазами.