Шрифт:
– Спрыгни с мотора, Супчик! Дай товарищу изобретателю остановиться на время в ласке и внимании.
Супчик встал: мотор всасывал его глубже и глубже до неописуемого расслабления:
– Я сейчас занят, ребята.
Но Мишу Некрасова не так-то легко смотать со шпульки:
– Обожди. Отдохни, выпрягись.
– Я отдохнул, Миша. Мне пора, ждут.
– Вот ведь какой особенный. Не сейчас же его обрызгивать консультационной водой, а на дому.
– Я и дома занят.
– Обожди. Горло споласкивать надо человеку? Надо. Вот и закатим подворье… в складчину.
Я ради этих слов и разводил всю волынку.
– Ну, позови. А если я засну?
– Ты-то, Супчик? Да мы компанию доскональную подберем. Любишь компанию, дядя? – спросил он меня.
– Люблю.
– И люби.
Супчик скрылся. Миша Некрасов, обрадовавшись случаю похлопотать, тут же вспомнил, что кстати подошел день его рождения, у какого-то приятеля его выигрыш в займе – вообще предлогов оказалось много. Я понял – комнаты набьют донельзя.
– А какой срок? – спросил он.
– Все-таки важно поскорее. Зачем травить скотом луг?
– Устроим послезавтра, – сказал он, смеясь. – Пригласить долго ли: по телефону, а некоторые и рядом, у станка. Ты мне, дядя, нравишься. Крылья? Нет, не крылатый ты, предотвращай беду, переходи в моторы. Мотор – мозг, сущность воздухоплавания. Крылья? Крылья, при козырном моторе, замени двумя раздвижными кроватями, и, даю слово, полетишь. Но ты, дядя, прав – зачем себя снуздывать, обносить оградой, интересоваться в жизни надо всем. Для меня: муха летит, а я думаю – почему она в таком летном сане?
В складчину – так в складчину. Я всучил ему, хоть он и отказывался, двадцать рублей – по десятке с рыла – и покинул местком и партком. Ядро взвешено, надо уметь от него отвесить!
– По десятке! – тревожно повторил я его слова, двигая ступней по направлению к двери. – Любопытно узнать, за кого же вы, Леон Ионыч, внесли вторую десятку?
– Пора ли ему действовать? – спросил Леон Ионыч. – Давно пора. Боюсь, что в качестве секретаря он слишком смотрит по сторонам. В деле набора ядра необходимо ему себя проявить! Я уже постоптал каблуки, Егор Егорыч, а вы удаляетесь от дел!
К тому времени, как мы добрались до причины сцепления двух червонцев, густой пар заполнил ванную. Черпанов провел по месту бывших усов, тем же пальцем смерил температуру воды, затем поспешно скинул доски. Он явно тревожился, приготовляясь к приему «ядра». Мне это нравилось. Его деловое, сухое и несколько старообразное постоянство можно было рассматривать теперь в общем и отвлеченном значении. Расстегивая синюю блузу, он указал портфелем на мою ступню, по-прежнему пробирающуюся к двери:
– Постойте. Упорно утверждаю: у нас готово две тысячи восемьсот тридцать шесть. Имелись сомнения насчет Жаворонкова, но он, бдя барыш, сам вьясь вокруг, отворачиваясь, отклоняясь, подарил мне дров для ванны. Внутреннее беспокойство, Егор Егорыч, фактически есть копия человека. А в копию ключ вставлять даже удобнее, чем в подлинность!
От твердости Черпанова меня тянуло к доктору. Хотелось
– Провинциал!
И она взглянула на носки своих туфель.
– Провинциал ли, спрашиваю вас, Егор Егорыч, весь ваш Черпанов? По-моему, полный до краев провинциал. Он строг, плечи и грудь смотрят свысока, есть у него даже почтенность, но вгляделись вы в его глаза, Егор Егорыч? Он ахает глазами! Редкий случай, не только в провинции, но и в Москве. Ниже подобного провинциализма опуститься нельзя доктору? накинулась она при моей попытке пустить в дело Матвея Ивановича. – Какой же доктор провинциал?
И со злостью, для меня совершенно непонятной, она постучала кулачком в стенку гардероба:
– Сколь ни встречала я провинциальных ухогорлоносов, ни один из них не разглядывал с таким упорством ноги. А провинциальный доктор смотрит в лицо. Балбес ваш доктор! Обезьянья морда, волосы, как у пинчера, а говорит словно адресное бюро.
Я бросил самый простой, обиходный взгляд вниз. Сусанна почувствовала себя пострадавшей.
– Африканцы, – лениво протянула она.
Я обиделся: меня-то упрекать в африканстве?
– И Африке знакомо сложение, Сусанна Львовна. Не в смысле сложения, как такового, а в смысле арифметическом. Африканская культура отличается от европейской меньшей заботой об одежде, но разве это усложняет жизнь и как-нибудь отражается на агрономии? Кстати, последнее время я много размышлял об одежде. Тут, в известном смысле, Африка даже имеет преимущества. Возьмем примитивный случай…
Я выбалтывал все, что приходило в голову. Попросту говоря, мне хотелось отвязаться от Сусанны. Я полагал, она остановила меня, желая пройти вместе к доктору, а я совсем не хотел быть свидетелем их разговоров. Упреки Черпанова заставили меня более деловито относиться к моему заезду в дом № 42. Меньше всего, следовательно, я ожидал того результата, который получился из моей болтовни.
– Ну, штаны там, юбка обязательные составы одежды и против них зачем спорить, а сколько людям, я говорю не только о женщинах, но и о мужчинах также – в силу современного стремления человечества носить короткие штаны, которые делают нас столь похожими на петухов, что хочется последовать Суворову – сколько людям, повторяю, приходится заботиться о чулках! Штопанье чулок несомненная язва человечества, а что чулки, когда женщинам, кроме того, надо подбирать к цвету чулок, тела и прочего, например, – подвязки! Пустяковая, кажись, проблема, а издревле…