Уайклифф и козел отпущения
Шрифт:
– Вас это удивило?
– Нет, я этого ожидала. Он никогда не начнет дела, не завершив всех остальных.
– Может быть, вас огорчило это известие?
– С чего бы? Мне нравилось, что он приходит. Мне будет скучно без него. Но это все. Между нами не было ничего серьезного. Кстати, на прощанье он сделал мне очень милый подарок – двести пятьдесят фунтов.
– Удивительно, что вы упомянули об этом.
– А почему бы и нет? – рассмеялась она. – Мне нечего скрывать.
– Я бы не решился это утверждать, когда
– Мне нечего скрывать, но мне и не о чем сообщать. Я ничего не знаю о смерти Джонни. Абсолютно ничего.
– Он был импотентом?
Этот вопрос сначала очень смутил ее, но после некоторого колебания она ответила:
– Практически да. Бедняга.
– В котором часу вы легли спать в пятницу?
– Как только он ушел. Около четверти двенадцатого.
– Ваша спальня находится в переднем или заднем крыле дома?
– В переднем. Это папина спальня выходит на море.
– Вы храпите во сне?
– Понятия не имею, – рассмеялась женщина. – Я всегда сплю как убитая.
Уайклифф снял с колен кота и поднялся.
– Уходите?
Он не ответил и подошел к окну, выходящему в сторону моря. Шторы были открыты лишь на несколько дюймов, и Уайклифф распахнул их. Комната сразу наполнилась ярким светом. Камни под окнами были покрыты серым и рыжим лишайником, а дальше – мокрыми водорослями, которые блестели на солнце.
– Начинается прилив.
– Так каждый день, по два раза…
Казалось, она никак не настроится на серьезный разговор. Может быть, именно это и делало ее такой привлекательной для определенного типа мужчин.
Слева был виден край резервуара.
– А Мэттью заходил сюда?
– Мэттью Чоук? Нет, никогда. Его сюда никто не приглашал.
– Но вы знакомы с ним?
– Я училась с ним в школе. Тогда он был страшным занудой, да и теперь остался таким же.
Уайклифф чувствовал себя собакой, почуявшей очень слабый запах и теперь старающейся определить, откуда он исходит. А эта девчонка только и может, что смеяться.
– Риддл не рассказывал вам о себе и своей семье?
– Вы меня расспрашиваете, как на исповеди.
Он повернулся и, бросив на нее холодный взгляд, предупредил:
– Вам следовало бы более серьезно отнестись к моим вопросам.
У Мэри на лице появилось почти торжественное выражение, но он знал, что она ни на йоту не стала более серьезной.
– Он вообще мало со мной говорил. Как и большинство мужчин, он считал, что к нему плохо относятся, а он как раз меньше других этого заслуживает… Ему не удавалось ладить с людьми, но он не был плохим человеком.
Уайклифф обошел комнату, внимательно изучая все находящиеся в ней предметы, как будто в них скрывалась тайна, которую он должен раскрыть.
– Вы были замужем за неким Парксом. Что с ним произошло?
– Он меня бросил.
–
– Я думаю, он был не в ладах с законом, – пожала она плечами. – Не спрашивайте меня о нем. Я ничего не знаю и знать не хочу. Когда он исчез, я почувствовала только облегчение.
– У него было оружие?
– Насколько я знаю, не было.
Глупо было спрашивать. Даже если у Паркса и был пистолет, то, во всяком случае, не двадцать второго калибра.
– Если можно, я хотел бы переговорить с вашим отцом.
– С отцом?
– Именно так. Или у вас есть возражения?
– Вовсе нет. Он даже будет рад с кем-то словом перемолвиться.
Он пошел за ней по узкой винтовой лестнице. Спальня с наклонным потолком была обставлена довольно скудно: двуспальная кровать под белым покрывалом, покосившийся комод и кресло, в котором сидел старик. Кресло было вращающимся, и, когда они вошли, хозяин развернулся от окна, чтобы взглянуть на гостя.
– Папа, это полицейский, мистер Уайклифф. Он хочет с тобой поговорить.
– Уайклифф? Необычное имя. Это не ваш прародитель перевел Библию на английский язык?
Кресло пожилого человека размещалось в эркере, и он мог наблюдать окрестности с трех сторон.
– Он не может поворачивать голову, – объяснила Мэри. – Но с помощью этого кресла он глядит, куда захочет.
Старик был худ и лыс. Под кожей на черепе просвечивала сеточка кровеносных сосудов, глаза глубоко запали. Но его голос звучал твердо, а мысли были ясны.
– Вы пришли по поводу Могильщика?
– Не только. Я хотел бы поговорить с вами о стоке.
– О стоке? О резервуаре, вы хотели сказать? Вы думаете, что его столкнули туда, и вы правы. – Он указал на бинокль, висящий на ручке кресла. – Я наблюдал, как его вчера днем вытаскивали, и подумал: «Если это конец твоего пути, дружок, то я догадываюсь, где было его начало».
– Ну, я вас оставлю, – сказала Мэри. – У меня еще есть дела.
Уайклифф услышал, как по лестнице застучали ее каблучки.
– Когда я спускался к резервуару, мне показалось, что во время прилива его глубина должна быть около пяти футов, не так ли?
Старик быстро заморгал, и Уайклифф понял, что так он заменяет утвердительный кивок головой.
– Да, это в среднем. Если ветер дует с моря и нагоняет воду, глубина может быть и больше. При низком приливе там гораздо мельче.
Уайклифф присел на край кровати.
– Мистер Пенроуз, вы можете вспомнить, какой прилив был в пятницу?
– Постараюсь, – Пенроуз снова заморгал. – Мне ведь нечего делать, только сидеть и смотреть на море и на корабли. Так, сейчас подумаю… В пятницу море было тихое, шел мелкий дождь. Пик прилива пришелся на четверть двенадцатого ночи. Прилива средней высоты. Значит, глубина воды в резервуаре должна была достигать четырех – четырех с половиной футов.