Уайтбол
Шрифт:
— Даа… что ж ты, сукина дочь, сделала? Дымом человечьим надышалась — так теперь все можно? Нынче не приходи, кормить тебя не буду.
Затем кивнула Мише:
— Идем. Оно, конечно, само пройдет, но лучше почистить — от греха.
Дом Веры — близко, на соседней улице. Вот и выпал случай здесь побывать. Входя в сени, Михаил ожидал бог весть чего — черепов, развешенных по стенам, многочисленных кровоточащих распятий, мало ли… Но большая, светлая комната, в которую провела его хозяйка,
Лечение ограничилось обычным промыванием раны и противостолбнячной сывороткой.
— И все?..
— А чего ты хотел? — усмехнулась ведьма. — Тебе и этого много. Без обработки прошло бы через пару дней, а так — завтра затянется… Одно слово — заговоренный.
— Почему заговоренный?
Женщина пожала плечами:
— Откуда ж я знаю, почему. Просто чувствую. И люди говорят. Ты ж не посторонний, хотя и в гости не заходишь.
Михаил решился:
— Помоги мне вспомнить, кто я такой.
Вера пристально посмотрела ему в глаза пробужденским хватающим взглядом.
— Может — рано?
— Что значит — рано?
— Всякое знание приходит в свое время. Лучше не торопить. Если не готов — мало ли чего наворотишь.
— А когда будет пора?
— Если сам не проснешься — по осени приходи. Скоро пойдешь с рыбаками? Как шарахнет тебя нынче несвоевременное знание — одуреешь и за борт сиганешь. Не спеши. Пять лет ждал — подожди еще.
— Что ж такого страшного в моей биографии?
— Почему страшного. Вот если б ты узнал, что у тебя целых два прошлых?
— То есть?..
— Я к примеру спросила, — улыбнулась ведьма. — Или — два, или — ни одного, это как посмотреть… А вообще, мои родители сказали бы — харизма у тебя.
В ее исполнении слово «харизма» прозвучало, как название какой-то неприличной болезни.
— В чем она заключается?
— Сам решай… Кстати, чтоб ты знал: детей у тебя не будет. Не может быть. Я уж Марию не расстраиваю…
Михаил вышел за дверь совершенно обескураженный. Проштрафившаяся собака Шишка дожидалась его у калитки. Виляя хвостом, потащилась следом…
— Чего надо? Сапогом по морде?
Шишка уселась на дороге и уставилась на него хватающим человеческим взглядом. Вот-вот заговорит…
Михаил попытался стряхнуть наваждение, закрыл глаза…
И тут его повело. Почуялось — будто лежит он в темноте, зажатый со всех сторон, а на нем, как на фундаменте, стоит огромное здание. И — холодно. Рук-ног нет, тела нет, ничего нет. Один только леденящий холод.
А еще — мысль. Неизвестно чья, пришлая какая-то, бесформенная, малопонятная мысль: «Отпусти-не-могу-больше-так-ни-жить-ни-умереть…»
Потом глаза сами собой открылись, морок исчез. Михаил шевельнул
Что ж это за чертовщина? Не первый раз уже. Сердце шалит, или с головой неважно?..
Михаил подался обратно к Вере. Но пока шел, забыл — зачем… Стоя на крыльце, подумал: глупо. Если ведьма отказалась говорить про капризы моей памяти — настаивать бесполезно. Все едино ничего не добьюсь.
Надо же. Столько времени тянул, боялся узнать о себе правду. Только решился — от ворот поворот. Теперь из самого нутра, пульсируя в каждой клетке, продиралось наружу нетерпение. Это нетерпение, дремавшее пять лет, нынче требовало — вынь да положь.
Повинуясь импульсу, Михаил отправился в соседний двор. К Вадиму, поселковому начальнику. Если Вадим еще не вернулся с похорон — так тому и быть. А если вернулся — значит, судьба.
На пороге сидела вездесущая Шишка. Посторонилась, пропуская человека в сени.
Из комнаты доносились голоса. Михаил остановился было — помешаю, нет? — но тут же понял: телевизор говорит.
— Можно?
— Заходи, — отозвался хозяин. — Чаю хочешь?
— Да нет, я не надолго…
Вадим убавил громкость телевизора, вернулся к столу. Долил себе чая — неспешно, будто выполняя ритуал. Сел на табуретку, отхлебнул из кружки, только потом сказал:
— Как хочешь.
— Давно собираюсь спросить: почему здесь никогда поминки не справляют? Положено водку пить, а ты водой пробавляешься.
— Ты в лес идешь — зачем костер разводишь? Представь: развел костер — тут же его залил. Снегом засыпал. Зачем было разводить?
— Вся глубинка пьет, не просыхая. Только вы не пьете.
— Пьют некоторые, — ответил хозяин. — Которым силы не жалко.
— Ладно, дело ваше. Я не за этим пришел. У тебя, говорят, километровка есть. По нашему району.
— Зачем тебе?
Михаил замялся. Сказать — не сказать? Не поймет ведь. Три дня ломиться куда-то к черту на рога, в горы, для того чтобы вспомнить собственную жизнь — по сельским меркам однозначно глупая затея. Опять же — когда ломиться? Сейчас? Сейчас, может быть, получится обойтись без веревок: вместо скал — снег глубокий. Но по такому снегу пилить туда никак не три дня, даже на лыжах… Идти по весне, когда все растает — вообще не разговор. По весне работать надо…
— Так чего, дашь карту?
— Она в караван-сарае, — ответил Вадим, изучая гостя хватающим взглядом. — Там и ксерокс есть, хочешь — себе напечатай… Ключи тебе дать? А то сейчас нет никого, девки все на похоронах.
Караван-сарай — общественное здание на том краю поселка. Огромная изба на все случаи жизни. Почта, она же магазин, она же склад, она же канцелярия, и общежитие для заезжих шабашников, и актовый зал…
— Так дать тебе ключи?
— Дай… только Машке не говори.
— Чего ты задумал?
— Погулять хочу.