Убить Герострата

Рябинина Татьяна

Вышел ежик из тумана, вынул пейджер из кармана… Нет, не совсем еще вышел, и тумана море, но это потом. А сейчас… Мне вдруг стало так легко, что снова захотелось плакать.

– Где мы только тебя не искали, - Антон взял мою руку, провел пальцами – от запястья до самых кончиков ногтей. Я посмотрела на свою распухшую от мыльной воды лапу с обломанными когтями и покраснела. – И в лесу, и на станции спрашивали. И водителей автобусов. Всех твоих знакомых перетрясли, даже сочинских.

– Зачем? – прошептала я, все еще боясь поверить, что дело не в диске.

– Глупая ты, - так же шепотом ответил Антон.

– Ну, я, пожалуй,

пойду, - ухмыльнулся Петя.

– Куда? – спросили мы хором.

– Покопаемся с Леней в моторе. Что-то там стучит после полета в пропасть.

– Так ведь…

Но дверь уже хлопнула. Мы остались одни.

– Тактичный мальчик, - Антон встал, взял со столика пачку “Кэмела”, вытащил из кармана рубашки зажигалку. – Вот только к Машке моей клеится. Если что – убью.

– Ты, кажется, обещал ему что-то другое, - я засмеялась, но смех получился какой-то напряженный и тут же погас, только напряжение это было уже совсем другое - немного терпкое, похоже на молодое вино или на след, который оставляет в небе летящий самолет.

– Ну, тоже неплохо. Она у меня знаешь какая классная. Красивая. Маленькая, как ты. На будущий год школу заканчивает. Знаешь, - затянувшись всего пару раз, он бросил недокуренную сигарету в медную пепельницу-ракушку и снова села на подлокотник, - я в восемнадцать дурак дураком был.

– Я тоже.

– А Ленка – на два года старше. Бойкая, красивая. Море кавалеров. И, как говорится, вам смешно, а мне жениться. Честно говоря, до сих пор не знаю, мой ли это ребенок. Да какая разница! Переживал жутко, ужасно не хотел жениться – хоть вешайся. Казалось, жизнь кончилась. Но… как честный человек – вот оно, родительское воспитание, где выплыло. Нинка меня тогда утешала: ничего, вот родится девчонка, вырастет, будет ей лет пятнадцать-шестнадцать, а тебе – всего тридцать пять, самый расцвет. Пойдешь с ней под ручку, никто не подумает, что дочь, будут завидовать. И ведь точно. Взял ее тут на презентацию, кто не знал, обстрадались: какую себе Пересветов телку оторвал.

Так мы говорили о том, о сем, искоса поглядывая друг на друга. Словно договорились: понятно, к чему идет, но нельзя же вот так сразу. А почему, собственно, нельзя? Впрочем, этот первый момент всегда был для меня… особенным. Как будто броситься в полынью или спрыгнуть с парашютом. Или с “тарзанки”. Однажды один знакомый подбил меня на эту авантюру. Я стояла на вышке, смотрела на темную гладь пруда и никак не решалась сделать шаг. А потом – словно разорвала пластиковую обертку и влетела в новый мир. Тот же самый – но совсем другой. В нем солнце светило ярче, в нем звуки были отчетливей, в нем даже ветер был новым, свежим и совсем по-другому холодил разгоряченную кожу.

А еще мне было любопытно, получится ли все так же, как и раньше? Буду ли я смотреть на эротическую сцену со стороны, со шкафа или с люстры, вскользь отмечая негатив вроде потных подмышек или пятен на простыне? И останется ли потом легкое недоуменное послевкусие: и это все?

Нет, не может быть. Я чувствовала это. Все будет по-другому.

– О чем ты думаешь? – спросил Антон.

Я потянулась, перевернулась на спину и положила голову ему на плечо.

– Я думаю, что, если бы Андрей не потерял телефон…

– Я бы тебя все равно нашел. Никуда бы ты от меня не делась. Ты мне еще на фотографиях понравилась. А уж когда увидел, как ты на заборе висишь, ножками сучишь и пытаешься Петю

разжалобить… Нет, думаю, моя будет, не сойти мне с этого места.

– Да ну тебя! – я шлепнула его по животу.

– Лупи, лупи, может, руку сломаешь.

Да, пресс у него очень даже ничего. Наверно, ходит в какой-нибудь фитнес-клуб. Даже этим он выгодно отличался от разжиревшего Герострата.

О Господи, неужели нельзя обойтись без сравнений?! Пусть даже всеони в пользу Антона.

– А что касается “если бы”… Есть один старый, длинный грузинский тост. Кстати, вина не хочешь?

– Немного можно. Только не шампанского.

Антон встал, накинул махровый халат. Интересно, почему мне всегда казалось, что голый мужчина – зрелище малоэстетичное? Впрочем, наверно, смотря какой мужчина.

Я села, подоткнув подушку под спину, закрыла глаза и попыталась вспомнить тот миг, когда Вселенная вдруг взорвалась ослепительными искрами, а по телу разлилась звенящая слабость, мягкая и теплая, как сибирский кот…

– У меня есть белое рейнское, - Антон заглянул в комнату с бутылкой в руках. – Красное попроще, всего лишь “Монастырка”, но хорошая. Земляникой пахнет.

Я выбрала “Монастырскую избу”. Антон принес вазу с виноградом и лысыми персиками – нектаринами, большую шоколадку. Разлил вино в хрустальные бокалы. Один подал мне и снова забрался под одеяло.

– Жаль, что нельзя остаться здесь навсегда, - сказал он. – Ну так вот, тост. Однажды один горец нашел заблудившуюся лошадь и привел ее домой. “Надо же, - сказал сосед, - как хорошо, что ты наш лошадь”. “Я не знаю, хорошо это или плохо”, – ответил горец. Через некоторое время сын горца упал с лошади и стал калекой. “Надо же, - сказал сосед, значит, все-таки то, что ты нашел лошадь, было плохо”. “Я не знаю, хорошо это или плохо”, – снова ответил горец. Прошло время, началась война, все юноши из селения ушли воевать, и многие из них погибли, а сын горца остался дома. “Надо же, - сказал сосед, значит, все-таки то, что ты нашел лошадь, было хорошо”. “Я не знаю, хорошо это или плохо”, – в третий раз ответил горец. Прошло еще какое-то время, сын горца повздорил с соседом и убил его. И тогда все промолчали. Так выпьем за то, чтобы мы принимали все, что дает нам Господь, с благодарностью и без размышлений, хорошо это или плохо.

Он коснулся своим бокалом моего, и в воздухе повис тонкий нежный звон. Вино действительно пахло земляникой. Как хорошо! Или нет, благодарю тебя, Господи!

Я сидела, потягивала вино, и мне совершенно не хотелось думать о том, что будет дальше.

Внезапно откуда-то раздался Армстронг.

– Забыл выключить, - поморщился Антон. – Ну его к черту.

Но телефон и не думал умолкать. Антон встал, вытащил его из пиджака, посмотрел на дисплей.

– Что случилось? – голос его звучал встревоженно, и почему-то я вдруг забеспокоилась.

– Так… - он искоса посмотрел на меня. – Куда отвезли?.. Да подожди ты, не вопи. Дай подумать. Перезвоню.

Положив трубку на тумбочку, Антон сел на кровать и закусил костяшку большого пальца.

– Что-то случилось? – спросила я и подумала, что не представляю, как его называть. Если ласково. Антоша, Тоша – просто кошмар. Бывают такие имена, хоть плачь. Вот и мое тоже. Разве что Аллочка. Аля – так только Герострат меня называл.

Опять?!

– Корнилова твоего машина сбила, - хмуро сказал Антон.