Убить после смерти
Шрифт:
— Постарайтесь все-таки не расколошматить!
Анхелю никогда не доводилось сидеть за рулем. Но мало ли чего ему прежде не доводилось. К примеру, сколько раз бывал в салоне машины, но понятия не имел, как сытно пахнет новая кожа.
Он рванул авто с места, словно только и делал, что тренировал раллийные старты. Обоих вжало в спинки сидений. Перепуганная Ксюша огладила его руку своей ладошкой:
— Не нервничай. Что бы ни было, Рашью эта сволочь не тронет. Это ж просто ребенок.
Анхель незаметно для нее прикрыл на секунду глаза, — если бы он мог ей сказать, что на самом деле грозит этому ребенку.
Отгоняя мрачные мысли, Анхель ожесточенно мотнул головой и прибавил скорости.
Счет мог идти на секунды.
Город проскочили без помех. Но на Одинцовском шоссе движение застопорилось. Главным образом из-за узкой двухполосной дороги. Любой ползущий по шоссе тихоход определял скорость движения всех остальных.
К ужасу Ксюши, Анхель, не колеблясь, вывернул на встречную полосу и погнал, не сбавляя скорость. При разъездах со встречным транспортом, если успевал, вклинивался в собственный поток и тут же вновь выскакивал. Если же возможности втиснуться не было, лишь прижимался предельно. Встречные машины шарахались к обочине и негодующе гудели. Особенно грузовики. С ними расходились в миллиметрах. От потока воздуха «Рэно» то и дело содрогался, так что казалось, его вот-вот перевернет. Даже на крутых поворотах Анхель не возвращался на свою полосу, а, подавшись вперед, продолжал гнать. На «слепом» подъеме они едва не воткнулись лоб в лоб в «ушастый» «Запорожец» с тюками на крыше. Ксюша заметила, как исказился рот у пожилого водителя, как крутнул он руль. Обернувшись, успела увидеть, что «Запорожец» юзом несет к заснеженной обочине, а следом из-под лопнувших веревок на дорогу, перекрывая движение, валятся тюки.
Анхель даже не скосился в зеркало. В районе канашевской птицефермы из кустов, размахивая жезлом, запоздало выскочил гаишник. А еще через полкилометра на шоссе с проселочной дороги вылетел гаишный «Жигуленок» с включенной мигалкой и устремился в погоню.
— Не переживай. Не догонят, — не снижая скорости, бросил Анхель в ответ на отчаянный Ксюшин взгляд. Сказать, что переживала она совсем по другому поводу, Ксюша не решилась.
В самом деле какое-то время сирена доносилась, затем умолкла. Очевидно, гаишники рассудили, что даже с мигалкой мчаться за сто километров по влажной узенькой встречной полосе, беспрестанно увертываясь от «чайников» и большегрузов, — самоубийство.
Ксюша мысленно с ними согласилась, — безумная гонка казалась дорогой на тот свет.
— Нельзя опоздать! — угадав ее страхи, процедил Анхель. — Если опять, не прощу себе. — Что опять? — пролепетала Ксюша.
Анхель не ответил. Таким — недоступным, неподвластным убеждению — Ксюша его еще не видела. Он знал что-то, для нее непостижимое. И это что-то заставляло идти на запредельный риск.
Ксюша выхватила носовой платок и впилась зубками, положившись на судьбу и смутно догадываясь, что в эту минуту судьба сидит рядом с ней.
Приближался поворот на Новую Пойму и — оттуда — на Завалиху.
Между тем попутный поток машин, и без того едва двигавшийся, почти встал.
Теперь в случае появления встречного большегруза не оставалось возможности даже на сантиметры подать вправо, — машины едва ползли. Но Анхель и не подумал никуда прижиматься. Метрах в трехстах впереди он разглядел проблесковый маячок. Донеслись звуки сирены «Скорой помощи».
— Может, авария, — неуверенно предположила Ксюша.
Анхель вновь устремился вперед. Лихо, бок в бок, разминулся с выскочившим из-за поворота ЗИЛом, так что
Машины на обочине были пусты. Ехавшие в них люди столпились вокруг чего-то на земле. Ксюша увидела вдруг Оленьку. В распахнутой норковой шубке, растрепанная, она подбежала к одной из женщин в халатах, ухватила за рукав и принялась тащить за собой. Та вяло упиралась.
Присутствие Оленьки наполнило Ксюшу ужасом.
Анхель меж тем втиснул «Рено» капотом на обочину, так что багажник перегородил треть и без того узкой проезжей части. Не обращая внимания на истерические гудки, выскочил наружу. Ксюша вывалилась еще прежде него, не дождавшись полной остановки. Нога ее поехала, так что прямо в белой шубке она проползла на животе по глине едва ли не к ногам Оленьки. Оленька, однако, ее даже не заметила.
— Вы не смеете так уезжать! — с перекошенным, ставшим некрасивым лицом кричала она на угрюмую врачиху.
— А что мне здесь прикажете делать?! — вяло, видно, не в первый раз, огрызнулась та.
— Но вы же врач! Вас учили!
— Именно что врач, а не Господь Бог! Ну что я еще могу, мамаша дорогая?!
В это мгновение Оленька увидела Анхеля. Губы ее задрожали.
— Я пыталась помешать! — невнятно выкрикнула она.
Анхель пролетел мимо. Разметал сгрудившихся людей.
За спиной слабо ойкнула Ксюша. На куцем, брошенном на землю одеяльце, неестественно вывернувшись, лежала неподвижная Рашья. С мертвенно-белых детских щечек к воротнику вяло стекала стынущая слюна. Люди, со страдающими лицами, скорбно расступились, — Анхеля приняли за отца девочки.
— Мы пытались по очереди дыхание рот в рот, пока «Скорая» не подъехала, — виновато, едва сдерживая клокотание в горле, пояснил один из мужчин. — Ты уж прости, браток, — не сумели.
Он требовательно поглядел на подошедшую следом врачиху:
— Может, сами отцу объясните! Хоть это-то можете! — Да я уж, дорогой папаша, вашей жене всё объяснила, — врачиха безысходно кивнула в сторону замершей Оленьки. — Похоже, девочке пища не в то горло попала. Вот и задохнулась. А мамаша впереди за рулем отвлеклась, видать, не расслышала за шумом. Уж когда на ремнях повисла… — Какая еще к черту пища?! — разъяренная Ксюша ухватила Оленьку за плечи и с силой тряхнула. — Вы что с ней, сволочи, сделали?
— Больно же! — слабо пискнула та.
— Это тебе, гадюке, больно?! А ей? — Ксюша ткнула в лежащее тельце, и мысли ее переменились. Она бросилась к врачихе.
— Вы-то чего стоите?! — срывающимся голосом закричала она. — В больницу везите! Там же аппаратура побогаче!
— Побогаче, — вяло согласилась врачиха. — Но и там не боги. Она уж при нас полчаса как не дышит. …Да пока нас вызвали, пока доехали. Неужто б не попытались, если б хоть полшанса? Такая крохотулечка. Глупость какая!
Районная медичка давно притерпелась к чужим страданиям и смертям. Но идиотская гибель очаровательной девчушки подействовала и на нее.
Безысходность повисла над обочиной. Люди продолжали толпиться, не разъезжаясь, будто ощущая вину за собственную беспомощность. Каждый на месте девочки невольно представлял кого-то из близких.