Убить волка

Priest P?

К несчастью, простодушный господин Сюй не понял намека. С серьезным видом он сложил руки в поклоне и согласился:

— Конечно, Ваше Высочество серьезно ранили. Вам следует лучше заботиться о себе. Хорошенько отдохните, а ваш подчинённый пока уладит все дела. Если возникнут трудности, ваш верный слуга вновь обратится за советом.

Чан Гэн засмеялся, заметив, что его не так поняли, но не стал объяснять, а махнул рукой и отпустил своего помощника.

Уже в дверях Сюй Лин встретился с Аньдинхоу и остановился, чтобы его поприветствовать.

Гу Юнь вежливо кивнул, и они разошлись. Неожиданно Сюй Лин замер, как громом

пораженный. За спиной Гу Юнь прятал золотисто-желтую ветку османтуса. Приятный сладкий запах ударил в нос.

Сюй Лин проследил за тем, как маршал с цветком в руках направился к Янь-вану. В воздухе до сих пор стоял запах османтуса, Сюй Лин утер нос и восхищенно подумал: «Маршал Гу так заботится о Его Высочестве».

Гу Юнь вошел в комнату и закрепил цветы над пологом кровати Чан Гэна.

— Там османтус распустился. Когда столько времени валяешься в постели, с тоски помереть можно. Тебе же нравится этот запах?

Чан Гэн не сводил с него глаз.

Гу Юнь посмотрел на него в ответ и спросил:

— Куда это ты смотришь?

Чан Гэн вытянул руку и потянул Гу Юня к себе. Тот же боялся потревожить его раны. Он наклонился и взял Чан Гэна за руку.

— Разве я не велел тебя лежать смирно?

Чан Гэн не унимался и схватил его за одежду, притягивая ближе.

— Цзыси, мои раны так болят.

— ... — Гу Юнь глухо произнес: — Отпусти, меня тебе не одурачить.

Получив ранение, Янь-ван потерял всякий стыд. Когда они оставались наедине, на уме у него было только одно — «мои раны так болят, поцелуй меня».

... Правду говорят, что усугубляется именно та дурная привычка, которой чаще всего потворствуют.

Гу Юнь щелкнул Чан Гэна по лбу, а затем отошел, чтобы сменить одежды.

Глядя на тень за ширмой, Чан Гэн сорвал с веточки цветочный бутон, положил в рот и начал задумчиво жевать. После чего, опираясь на деревянную трость, поднялся на ноги. Пока он не в силах был нормально выпрямиться и ковылял до стола мелкими шажками. Наконец он смочил кончик кисти в туши, развернул лист бумаги и занялся отчетами.

Все же это была тяжелая физическая работа. Вскоре от натуги по лбу побежал пот. Неожиданно кисть выхватили у него из рук. Без лишних слов его двумя руками вытащили из-за стола, подняли в воздух и унесли обратно на кровать.

Гу Юнь нахмурился и отчитал его:

— Что за срочное важное дело такое? Лежи и не вредничай!

Чан Гэн спокойно объяснил:

— На этот раз семейство Люй запачкало руки, а семейство Фан не сумело извлечь из восстания выгоду. Настал удобный момент провести новую реформу. Пока у меня недостаточно сил, чтобы ее осуществить, но лучше заранее все подготовить.

Гу Юнь сидел у его постели.

— Неужели ты все еще думаешь о свободном обороте цзылюцзиня? Император не согласится.

— Не о том речь, — ответил Чан Гэн. — Ещё не время... Конфискованные у чиновников вдоль Великого канала земли можно использовать для обустройства беженцев. Конечно, самые богатые и плодородные из них отдадут под пашни, а предприятия построят в другом месте. Половину средств на строительство предоставит господин Ду и его торговый дом, а оставшуюся часть — императорский двор. Таким образом новые предприятия не будут принадлежать частным лицам, ими будет управлять императорский двор и Военный совет. К шести существующим министерствам добавится еще одно — оно будет отвечать за поставки цзылюцзиня

и строго контролировать его оборот. Что касается торговли, этим пусть займутся представители торговых домов. Одну шестую часть от полученной прибыли будут направлять в государственную казну, а оставшиеся пять купцы могут использовать для строительства новых предприятий. Как тебе такая идея? Это не только решит вопрос с устройством беженцев, но позволит Императору не беспокоиться об утечке цзылюцзиня на черный рынок. Мы одновременно и пополним казну, и угодим купцам.

Гу Юнь выслушал его предложение, но довольно долго не высказывал своего мнения.

Похоже, Чан Гэн тщательно обдумал свой план. Возможно, он появился у него еще до отъезда в Цзянбэй. Если бы он ещё тогда решился воплотить его в жизнь, то извлек из этого немалую выгоду — какая знатная семья не захотела бы урвать лакомый кусочек. Ян Жунгуй и ему подобные настолько совесть потеряли, что разворовали средства, высланные на помощь беженцам. В итоге в казну ничего бы не поступало, купцы погрязли в сложных интригах придворных чиновников, которые норовили вставлять им палки в колеса. С беженцами обращались, как со скотиной, а разные черви на крупных и мелких должностях набивали себе карманы.

Поэтому Янь-ван намеренно обострил разногласия между знатными семьями и недавно назначенными придворными, растревожил болото в Цзянбэй и разобщил знать, связанную сложными семейными узами. Он собирался отсидеться в сторонке, глядя как далеко они зайдут, а затем отступить, не вступая в прямую конфронтацию...

Но некоторые события всегда происходят помимо нашей воли. Кто же мог предположить, что несмотря на все препятствия, Янь-вану в итоге удастся добиться своей цели.

Чан Гэн моргнул.

— Как тебе моя идея?

Гу Юнь пришел в чувство, улыбнулся и ответил:

— Не знай я тебя так хорошо, подумал бы, что ты — небесная кара, посланная на наши головы.

Прозвучало довольно мрачно, но Чан Гэг понял намек. Он придвинулся ближе к Гу Юню, положил руку ему на плечо и произнес:

— Судьба Великой Лян зависит от меня. Ты в это веришь?

Когда Гу Юнь к нему повернулся, то Чан Гэн обнял его, губы Гу Юня скользнули по щеке.

— Ты поцеловал меня, — заметил Чан Гэн.

Гу Юнь оторопел.

Разве они не о делах только что говорили?

Чан Гэн обвил руками его шею и поцеловал Гу Юня, поделившись мягким ароматом и вкусом османтуса. Гу Юнь ничего не имел против нежного и ласкового нефрита [2], готового упасть в его объятия. Но стоило дать слабину, как принц вскоре переставал притворяться нежным и ласковым нефритом.

Говорят, что нет ничего слаще и важнее медовых уст красавицы, а с губами любимого человека ничто не сравнится. Вот только в случае с Чан Гэном можно было и обжечься. Сладость следовало пробовать медленно — начинать ласки с легких поцелуев, постепенно переходя к более страстным, наслаждаясь каждым мгновением. Чан Гэн придерживался иного мнения. Если поначалу он проявлял покорность, то вскоре показывал свою свирепую натуру. Это больше не были медленные томительные поцелуи — Чан Гэн словно пытался сожрать его целиком. Гу Юнь находил такие ласки чересчур бурными. Они с трудом могли оторваться друг от друга. Язык занемел от поцелуев, но Чан Гэну все было мало — он стал страстно целовать его подбородок и шею, оставляя алые следы. Будто и правда решил сожрать.