Убийца Шута

Хобб Робин

– Риддл может найти Пчелку. Помещик Баджерлок, нам нужно решить это раз и навсегда.

Я выдернул у нее свой рукав так резко, что она вскрикнула и прижала руку к груди.

– Он сделал вам больно? – в ужасе воскликнул ФитцВиджилант.

Риддл уже был у дверей и ждал, пока два очень больших посетителя войдут, чтобы он смог выйти. Он изогнулся, чтобы выглянуть за их спины. А потом -

– Нет! Стой! Опусти ее! – закричал Риддл, протискиваясь между двумя мужчинами, которые пытались войти в таверну, и выскочил за дверь. Я бросился прочь от Шун и, спотыкаясь, бегом пересек заполненную народом таверну. Дверь оставалась широко открытой и я выбежал через нее. Я дико озирался по сторонам, сквозь движущуюся толпу. Куда

делся Риддл, что он увидел? Люди неспешно шли свозь снег, сидящая рядом собака почесывалась, и возница пустой телеги весело болтал со своими товарищами перед постоялым двором. Позади телеги мелькнул Риддл, бегущий мимо испуганных прохожих прямо к оборванному нищему, который держал мою маленькую дочь своими скрюченными грязными руками и крепко прижимал ее к груди. Его рот был возле ее уха. Попавшая в ловушку, она не сопротивлялась. Наоборот, она была очень-очень спокойной, ее ноги свободно болтались, она смотрела ему в лицо, ее вялые руки были широко раскрыты, словно она о чем-то молила небо.

Я обогнал Риддла, и каким-то образом мой нож оказался у меня в руке. Я услышал звук, похожий на звериный рев, и гул в своей голове. Затем моя рука обвила горло нищего, отрывая его лицо от лица моей дочери, и, наклонив его голову назад сгибом своего локтя, я вонзил клинок ему в бок – один, два, три раза, как минимум. Он закричал, когда ему пришлось выпустить ее, и я оттащил его назад, подальше от моей девочки в ее красно-серой шали, упавшей в снег, словно сорванная роза.

Риддл в одно мгновение оказался рядом и был достаточно сообразителен, чтобы поднять мою дочь с заснеженной земли и отойти с ней назад. Правой рукой он прижимал ее к сердцу, а левой держал на изготовке собственный нож. Он огляделся в поисках нового противника или цели. Затем он посмотрел вниз на нее, отступил на два шага назад и крикнул:

– Она в порядке, Том. Немного оглушена, но в порядке. Никакой крови!

Только после этого я заметил, что люди вокруг кричали. Некоторые отошли, опасаясь кровопролития, остальные обступили нас, образовав круг, словно прожорливые вороны, почуявшие жертву. Я все еще держал нищего в своих руках. Я опустил взгляд на лицо человека, которого убил. Его глаза были открыты, затянуты серой пеленой и совершенно слепы. Множество шрамов покрывали его лицо причудливым рисунком. Его рот скривился. Рука, все еще сжимавшая мою руку, которой я схватил его за горло, была словно птичья лапка с плохо залеченными и криво сросшимися пальцами.

– Фитц, - тихо сказал он. – Ты убил меня. Но я понимаю. Я заслуживаю это. Я заслужил и худшее.

Его дыхание было скверным, а глаза напоминали грязные окна. Но голос его не изменился. Мир пошатнулся у меня под ногами. Я споткнулся и тяжело осел в снег, в моих руках был Шут. Я вдруг осознал, где нахожусь, - под дубом, в окровавленном снегу, где истекала кровью собака. Теперь кровью истекал Шут. Я чувствовал, что теплая кровь из его ран промочила мои бедра. Я бросил свой нож и прижал руку к нанесенным мной ранам.

– Шут, – захрипел я, но у меня было недостаточно дыхания, чтобы произносить слова.

Он передвинул одну руку, будто искал что-то наощупь, и с бесконечной надеждой спросил:

– Куда он ушел?

– Я здесь. Прямо здесь. Прости меня. О, Шут, не умирай. Только не в моих руках. Я не смогу жить с этим. Не умирай, Шут, не в моих руках!

– Он был здесь. Мой сын.

– Нет, только я. Только я. Любимый. Не умирай. Пожалуйста, не умирай.

– Я видел сон? – слезы медленно текли из его слепых глаз. Они были густыми и желтыми. Дыхание его шепота было скверным. – Могу я умереть в этом сне? Пожалуйста?

– Нет. Не умирай. Не от моей руки. Не в моих руках, – молил я. Я согнулся прямо над ним и был слеп почти так же, как и он, сражаясь с чернотой на краях моего зрения. Это было слишком ужасно, чтобы пережить. Как это могло произойти? Как это могло произойти? Мое тело стремилось к тому, чтобы впасть в забытье, и мой разум осознавал, что у меня был лишь крохотный шанс. Я не смогу пережить это, если он не сможет.

Он

заговорил снова, на его языке и губах была кровь.

– Умереть в твоих руках … это все же значит умереть. – Он сделал два вдоха. – И я не могу. Не должен. – Кровь выступила за пределы его губ и начала стекать по подбородку. – Как бы мне этого ни хотелось. Если ты сделаешь это. Если ты сможешь. Сохрани мне жизнь, Фитц. Чего бы это ни стоило нам. Тебе. Пожалуйста. Мне нужно жить.

Исцеление Скиллом даже в самых лучших условиях – это сложный процесс. Как правило, оно выполняется группой владеющих Скиллом людей, тесным кругом избранных, которые знают друг друга и могут заимствовать силу друг друга. Для этого важно знать строение человеческого тела, потому что в случае серьезных повреждений исцеляющий должен решить, какие раны наиболее опасны, и заняться ими в первую очередь. Предпочтительно, чтобы перед таким исцелением все было подготовлено, как перед обычным лечением: раны должны быть очищенными и перевязанными, а пациент – отдохнувшим и сытым. Предпочтительно. Я сидел в снегу, держа на коленях Шута, окруженный болтающими зеваками, в то время как Риддл держал на руках мою испуганную дочь. Я поднял глаза на Риддла и отчетливо проговорил:

– Я совершил ужасную ошибку. Я ударил старого друга, который не желал зла моему ребенку. Позаботься о Пчелке и уведи остальных. Я бы хотел помолиться Эде.

Это было правдоподобное объяснение, и здесь присутствовало достаточно последователей Эды, чтобы они могли убедить остальных дать мне тишину и оставить меня в покое. Никто не позвал городскую стражу: вполне возможно, немногие из них поняли, что я действительно ударил нищего ножом. Удивленный взгляд Риддла упрекнул меня, однако, как ни странно, он подчинился, и внезапно я осознал, как на самом деле глубока наша дружба. Он громко сказал людям оставить меня в покое, а затем, обернувшись, я увидел, что он закричал, подзывая к себе ФитцВиджиланта. Шун следовала за переписчиком, ступая, словно кошка, в мокром снегу. Я видел, как убедительно он говорит с ними, отдавая команды, и знал, что он со всем этим справится.

Я закрыл глаза и склонил голову, словно начал молиться.

Я проник в тело Шута. У нас больше не было связи через Скилл; на мгновение его границы оказали мне сопротивление. Я собрал всю силу своего Скилла, о наличии которой едва ли подозревал, и прорвался через его защиту. Он издал слабый звук отрицания или боли. Я проигнорировал его. Это тело я хорошо знал, так как однажды уже был в нем. Оно было и похоже, и не похоже на человеческое, отличия были едва заметными и в то же время весьма существенными. Закрыть раны, которые я нанес, и остановить кровотечение было не хитрым мастерством, и я сделал это в первую очередь. Устранил ущерб, который я причинил ему. Это требовало концентрации, и я заставил его тело поставить исцеление в приоритет, что стоило ему сжигания его скудных резервов. Так я остановил кровотечение, и почувствовал, как он истощается и слабеет по мере того, как его тело ускоряет исцеление. Хоть Скилл и является мощной магией, он не может исцелять. Это может делать только тело, направляемое Скиллом, и ценой этого всегда являются резервы организма.

Почти сразу я заметил свою ошибку. Перемещаясь в его теле вместе с его кровью, я обнаружил старые повреждения и неудачное заживление, а также места, в которых его тело скрывало яды и блокировало их в тщетной попытке остановить их распространение. Один из моих ножевых ударов проткнул такой ядовитый мешочек, и теперь нечто черное сочилось оттуда прямо в его кровь, и его бьющееся сердце разносило яд по всему телу. Яд разливался; я почувствовал сигнал тревоги его изможденного тела, а затем что-то похожее на смирение и отказ от борьбы начало распространяться внутри него. Именно его тело, а не разум, знало, что его жизнь подошла к концу. Странного рода удовольствие начало разливаться внутри него, последнее успокоение, которое тело дарило разуму. Вскоре все должно было закончиться, так зачем тратить последние мгновения на тревогу? Притягательная сила этого успокоения почти затянула меня.