Убийца Шута

Хобб Робин

Риддл попытался прижать мою голову к плечу, но я вывернулась, чтобы посмотреть. Сука все еще сжимала ноздри быка, но ее внутренности болтались в воздухе как ленты серого белого и красного цветов. Отец взял нож в руку. Он обнял ее, перерезав собаке горло. Когда ее сердце ударило в последний раз, челюсти разжались, и он опустил ее на землю. Он не произнес ни слова, но я услышала, как он пообещал ей, что щенки узнают лучшую жизнь, чем она.

Не мои щенки, ответила она. Я никогда не знала,

что бывают такие хозяева как ты, сказала она затем, пораженная, что такой человек может существовать.

А потом ее не стало. Только голова мертвого быка висела на дубе, как чудовищное украшение к Зимнему Празднику, а живодер катался по окровавленной земле, извергая кровь и проклятия. Окровавленный труп в руках отца больше не был собакой. Отец позволил телу упасть и медленно встал. Люди расступились. Они отступали подальше от отца и его потемневшего взгляда. Он подошел к валяющемуся человеку, переступил через него и уселся на грудь, прижав к земле. Собачий мясник перестал хныкать и застыл на месте. Он смотрел на отца так, будто видел свою смерть.

Отец молчал. Тишина длилась, пока человек на земле не поднял руку к разбитому носу.

– Вы не имели права, - начал он.

Отец сунул руку в кошелек. Он бросил монетку на грудь человека. Она была серебряной. Его голос был подобен скрежету меча.

– За щенков.
– Он взглянул на них и на бедное тощее существо, впряженное в телегу.
– И за воз с ослом.
– Толпа зрителей выросла еще больше. Он медленно оглядел их и указал на высокого подростка.
– Ты. Джереби. Отвезешь щенков в Ивовый Лес. Отнеси их в конюшни и передай человеку по имени Хантер. Потом ступай к управляющему Ревелу и передай, чтобы он дал тебе две серебряных монетки.

Дружный вздох пронесся по толпе. Две монеты за работу отработанные полдня?

Отец развернулся, указав на старика.

– Руби? Получишь серебряную монетку, если снимешь отсюда голову этого проклятого быка и набросаешь чистого снега на этот беспорядок. Неподходящий вид для Зимнего Праздника. Мы ведь не калсидийцы? И не хотим, чтобы Королевский Круг вернулся в Дубы-на-Воде?

Возможно, некоторые и не были против этого, но под осуждающим взглядом моего отца они не осмелились признаться в этом. Улюлюканье и аплодисменты напомнили, что они были людьми, способными на большее. Зрители уже начинали расходиться, когда человек на земле хрипло пожаловался.

– Ты обманул меня. Эти щенки стоят гораздо больше того, что ты дал мне!
– Он вцепился в монетку, которую дал отец, обеими руками.

Отец набросился на него.

– Это были не ее щенки! Она была слишком старой. Она уже не могла сражаться. Все, что у нее оставалось, это сила в челюстях. И сердце. Ты просто придумал, как сделать деньги на ее смерти.

Мужчина на земле уставился на него.

– Вы не сможете этого доказать!
– закричал он, но голос его выдал, что он лжет.

Мой отец уже забыл о нем. Он вдруг понял, что Риддл был здесь, и что я смотрю на него. Кровь старой

суки залила его плащ. Он увидел, что я уставилась на кровь, и без слов расстегнул пряжку, и позволил тяжелому шерстяному плащу упасть на землю, не желая пачкать меня кровью, когда возьмет меня на руки. Но Риддл не отдал ему меня. Я молча смотрела на отца. Он поднял глаза на Риддла.

– Я думал, что ты заберешь ее подальше отсюда.

– А я подумал, что вместо толпы за спиной лучше иметь того, кто прикроет тебе спину.

– И принес мою дочь в самый центр всего этого?

– В то время, пока я решал, что делать дальше, все варианты казались одинаково плохими. Извини, что выбрал тот, который не нравится тебе.

Я никогда раньше не слышала, чтобы голос Риддла был так холоден, и не видела, чтобы они с отцом смотрели друг на друга как злые незнакомцы. Я должна была сделать что-нибудь, что-то сказать.

– Я замерзла, - сказала я в пустоту.
– И голодна.

Риддл взглянул на меня. Трудный, тяжелый миг миновал. Снова наступил мир.

– Я умираю с голоду, - сказал он тихо.

Отец смотрел себе под ноги.

– Как и я, - пробормотал он. Он внезапно наклонился и зачерпнул немного чистого снега, стирая им кровь с рук. Риддл наблюдал за ним.

– И на левой щеке, - сказал он и в его голосе больше не было злости. Только странная усталость. Отец кивнул, все еще ни на кого не глядя. Он подошел к запорошенному снегом кусту. Когда он закончил, я вывернулась из рук Риддла. И взяла отца за холодную мокрую руку. Я ничего не сказала. Только посмотрела на него. Я хотела сказать, что меня не ранило то, что я увидела. Ну, на самом деле ранило, но не то, что он сделал.

– Давайте раздобудем горячей еды, - сказал он мне.

Мы пошли к таверне мимо того человека в переулке, который все еще сиял светом так, что его было трудно разглядеть. Дальше по улице сидел в углу мрачный нищий. Я обернулась взглянуть на него, пока мы шли. Он смотрел на меня, но не видел, и его глаза были пустыми и серыми, как и оборванный плащ, который он носил. У него не было чашки для подаяний, только его протянутая рука лежала на колене. И была пуста. Он не попросит у меня денег. Я знала это. Я могла его видеть, а он не мог видеть меня. Так не должно быть. Я резко отвернулась, прижавшись лицом к руке отца, когда он толкнул дверь.

В таверне было шумно и вкусно пахло. Когда отец вошел, разговор внезапно замер. Он застыл, оглядывая комнату, как поступил бы Волк-Отец, думая о засаде. Постепенно разговоры возобновились, и мы последовали за Риддлом к столу. Мы едва успели сесть, как появился мальчик с подносом и тремя кружками подогретого пряного сидра. Он поставил их на стол со стуком и затем улыбнулся моему отцу.

– К вашим услугам, - сказал он и поклонился.

Отец откинулся на спинку скамейки и трактирщик, который стоял у огня в окружении нескольких мужчин, отсалютовал ему кружкой. Отец серьезно кивнул в ответ. Он посмотрел на прислужника.