Убийца Шута
Шрифт:
– Нет.
– Он протянул свою костлявую руку и положил ее поверх моей. Бревна в очаге тихо потрескивали, и я слушал его дыхание. Он заговорил вновь.
– Я не это имею в виду. Я отправил тебе это послание с последними четырьмя гонцами. Я ненавижу себя, из-за того, что прошу об этой услуге. Мне было стыдно просить, стыдно просить что-то у тебя, после того как я использовал тебя так безжалостно. Но нет больше никого, кого я могу попросить, нигде. Я пробовал сделать это сам. Они перестали допрашивать меня. И начали оставлять в одиночестве. И однажды они были небрежны. Возможно. Я сбежал. Я думал, что сбежал. Я нашел друзей, у которых мог укрыться и отдохнуть. Я знал, что нужно делать. Знал, что должен сделать, и я готовился к этому
– Что ты сделал?
– Мое дыхание перехватило.
– Я попытался и все испортил. Они высмеяли меня. Сказали, что я всегда терплю неудачи. Но не ты. Ты знаешь как. У тебя есть все навыки для этого. И ты был хорош в этом.
Тепло постели не могло развеять холода, который поселился во мне. Я отодвинулся прочь, но его рука вдруг схватила меня очень крепко.
– Когда-то ты был хорош в этом. В убийстве людей. Чейд обучил тебя и у тебя хорошо получалось.
– Хорошо получалось убивать людей, - деревянным голосом сказал я. Эти слова не имели смысла, когда я произнес их. Хорош в убийстве. Молчание разделяло нас больше чем темнота.
Он заговорил снова. Отчаяние наполняло его голос.
– Я ненавижу себя за то, что прошу тебя об этом. Я знаю, что ты оставил эту часть своей жизни. Но я должен. Когда я отдохну, я смогу объяснить тебе все, ты поймешь. Их надо остановить, и только смерть остановит их. Только ты стоишь между ними и тем, что они собираются сделать. Только ты.
Я не ответил. Он не был самим собой. Шут бы никогда не попросил меня о таком. Он был слепым, истощенным и ему было больно. Он жил в ужасном страхе. Он все еще напуган. Но сейчас он в безопасности. Когда ему станет лучше, его разум прояснится. Он снова станет собой. И извинится. Если вообще вспомнит этот разговор.
– Пожалуйста, Фитц, пожалуйста. Их надо убить. Это единственный способ остановить их.
– Он болезненно вдохнул.
– Фитц, ты убьешь их? Всех их? Положишь конец им и тем ужасным вещам, что они творят?
– Он замолчал на мгновение, а потом добавил то, что я боялся услышать.
– Пожалуйста. Ради меня.
Глава тридцать вторая. Налет
Согласно поверьям местных жителей, только один истинный Белый Пророк рождается на целое поколение. Довольно часто ребенок появляется в семье, которая не имеет ни малейшего представления о том, что они носители такой крови. В регионах, где почитаются Белые Пророки, эти семьи устраивают торжества и празднования. Удивительный ребенок растет дома до своего десятилетия. По достижении этого возраста, семья совершает паломничество к Бледному острову, предположительно некогда бывшему родиной Белых, где теперь располагаются Прислужники Архивов, посвятившие себя хранению записей и пророчеств Белых Пророков. Там ребенка встречают с радостью и принимают под свою опеку.
Известно, что каждый рассказанный ребенком сон будет записан там. До своего двадцатилетия, он не имеет права читать пророчества, сохранившиеся после других Белых Пророков, чтобы их сведения не портили ясность его видений. По достижении двадцатилетия начинается его обучение в Архивах.
Однажды путешественник рассказал печальную историю о Белом ребенке, рожденном в далекой деревне, где люди не слышали про Белых Пророков. Когда миновало время рождения
Путешествия Шейкерлума, Риппл Шейкерлум.
Мы вернулись в Ивовый Лес, когда совсем стемнело и похолодало. Фитц-Виджилант был не таким хорошим кучером, как мой отец или Риддл. Лошади знали дорогу домой, но он не направлял колеса фургона по колее, как делал отец, и они скользили по снежным отвалам, то дергаясь вперед, то увязая. Из-за темноты и навалившего снега, спрятавшего дорогу, править повозкой было сложнее, чем это казалось. Я забилась под одеяла в дальнем конце фургона, беспокоясь за отца, размышляя о том нищем и мечтая поскорее оказаться дома. Я устала и чувствовала себя несчастной от того, насколько быстро меня все покинули. В добавок ко всему, всю дорогу домой Шун и Фитц-Виджилант сидели на козлах, прижавшись друг к другу, обернув плащами колени и разговаривали тихими возмущенными голосами о событиях, произошедших в городе. Они говорили о моем отце и о Риддле так, как если бы я была глухой, совершенно не заботясь о моих чувствах.
Они видели инцидент с собакой, но обсуждали только те неприятности, которые он мог бы им доставить. Шун горячо уповала, что никакие сплетни в Дубах-на-Воде не смогут связать ее с тем безумием, что сотворил Том Баджерлок с этой собакой. Она и так была достаточно унижена тем, в каком тоне он посмел говорить с ней в таверне, на виду у всех! Фитц-Виджилант не мог понять, что мой отец и Риддл сотворили с этим нищим. Не знал ни зачем им это, ни как им это удалось, и, казалось, этот факт больше всего его и обидел. Невероятно грубым им казалось то, что их оставили без подробных объяснений. Они так и не сказали мне ни слова во время всего обратного пути от Галлоу Хилла. Пока мы медленно тряслись по дороге домой, холод сжимал меня в своих тисках все крепче и крепче. Я продолжала проваливаться в беспокойный сон, пока меня не вытряхнуло оттуда.
К тому времени, как мы добрались до поместья, я была наполовину больной от этих ударов и тряски. В последний раз я проснулась, когда Фитц-Виджилант остановил лошадей у высоких дверей усадьбы, спрыгнул с козел и начал звать конюха. Он бережно опустил Шун, и сказал, чтобы она поспешила в дом и согрелась. Она громко поинтересовалась, почему слуги не встречают ее с фонарем на крыльце. Фитц-Виджилант согласился, что персонал довольно распущен и нуждается в обучении. Ведь они знали, что мы вернемся ночью и должны были ждать.
Из-за выпавшего на покрывавшие меня одеяла снега, они намокли и отяжелели. Все мои мышцы затекли от сидячего положения и постоянной тряски. Я изо всех сил пыталась выбраться из-под покрывал, когда Фитц-Виджилант подошел к задней части фургона.
– Иди сюда, Пчелка, - сказал он.
– Я пытаюсь, - ответила я.
Он фыркнул и нетерпеливо схватил край одного из одеял и потащил его в сторону, обрушив на меня много снега. Я задохнулась от шока, тщетно сдерживая всхлипывания. Он потрясенно посмотрел на то, что сделал со мной, но сурово проговорил:
– Не будь ребенком. Это всего лишь снег. Все мы устали и замерзли, но мы дома. Иди сюда и я отведу тебя внутрь, где ты согреешься.
Я не ответила. Моя сумка была опрокинута резко сдвинутыми одеялами. Я шарила в темноте, стараясь собрать свои драгоценные покупки со дна фургона. Они были разбросаны повсюду под снегом и среди мешанины сброшенных им одеял.
– Идем, Пчелка, или я оставлю тебя здесь. – Сказал он мне. Вероятно, он не видел, чем я занимаюсь.
Я судорожно вздохнула и выдавила из себя несколько слов.