Убийства никого не красят
Шрифт:
Тара широко раскрыла свои большущие глаза и замерла с поднятой вилкой:
— Кто вам это сказал?
— Боюсь, что не смогу ответить, это была конфиденциальная беседа…
— Я ничего не заметила, — заявила Тара и вновь с жадностью накинулась на еду. — Вы Ларри спрашивали?
Именно на такую реакцию я и рассчитывала.
— Нет пока. Надеялась, что не придётся. Ужасно не хочется его терзать, ему и без того тяжело.
— Ещё бы!
— Он ведь был от Мередит без ума, правда? Иначе не взял бы её обратно в спектакль после того, что она ему устроила.
— Вы и
— Мередит поделилась своим несчастьем с подругой, а та рассказала мне. — Я медленно покачала головой. — Ужасная история!
— Да уж! — Тара коротко кивнула и принялась подбирать сливочный соус щедро намазанной маслом булочкой.
— Надо быть очень добрым и понимающим человеком, чтобы простить её.
— Ларри, он такой.
— Думаю, — долбила я в одну точку, — на фоне его великодушия её поступок выглядит тем более… (Дай бог памяти, какое слово употребила сама Мередит, каясь перед Чаком Спрингером?.. Ага!) непростительным.
— Мы тоже так думаем. Вся труппа.
Что? Вся труппа в курсе прегрешений Мередит?!
— А как вы, об этом узнали? — спросила я. Вот теперь и меня наконец просветят!
— Видите ли, на следующий день после того, как Мередит ему сказала, они ссорились в кабинете Ларри. Все уже ушли из театра, поэтому они не опасались, что их могут подслушать. Но Мидж — помните её, рыжая, высокая? — забыла пакет. В обеденный перерыв она купила красивую бежевую юбку в «Болтоне» — очень дёшево, всего 59.95, — и спохватилась, когда уже прошла два квартала, так что пришлось вернуться. Но Ларри и Мередит не слышали, как она вошла. Мидж не подслушивала, честное слово, но ведь они не шептались. Она понимала, что им станет очень не по себе, если они застанут её в костюмерной и поймут, что их тайна раскрыта. Вот она и стояла не шевелясь, пока Мередит не ушла, а Ларри не отправился в туалет. Тогда она пулей вылетела из театра!
— И Мидж разболтала всей труппе?
— Да нет же! — Тара немедленно встала на защиту коллеги, как только закончила намазывать маслом четвёртую булочку. (Да я бы заложила душу дьяволу за такой обмен веществ!) — Мидж рассказала только Диане и мне. Она просто не могла это держать в себе и точно знала, что мы никому звука не пророним. (Диана? Я смутно припомнила невысокую пухленькую девушку; кажется, она числилась помощником режиссёра.) А потом Кэрол всё выведала, — продолжала Тара. (Как я ни тужилась, но Кэрол в памяти так и не всплыла.) — Уж не знаю как; наверное, слышала, как мы втроём разговаривали. И уж потом… — Она пожала плечами и развела руками, жестом давая понять, что в выбалтывании тайны Мередит и Ларри следует винить исключительно Кэрол.
— Мидж, наверное, была в шоке, когда услыхала признание Мередит.
— Она просто обалдела.
— А Ларри, конечно, взбесился. (Когда же, черт возьми, она наконец клюнет на приманку!)
— Кто бы не взбесился на его месте!
— Не я. — Проигрывая, я пошла ва-банк: — А в каких выражениях Мередит ему об этом сказала?
— Ну, меня там не было, но, по словам Мидж, она всё время твердила: “Прости, прости…” — и оправдывалась: мол, прежде у неё не хватало духу признаться. Мидж
— А он что ей ответил? — Стиснув зубы, я приготовилась к столь же туманному ответу. Мои ожидания оправдались.
— Сказал, что в спектакле её оставляет, но личные отношения с такой заразой, как она, порывает навсегда.
— А потом всё же простил.
— Да. Поразительно!
От напряжения у меня голова шла кругом. Сколько я ни хитрила, простодушная и ни о чем не подозревавшая Тара ловко избегала подвохов, и что самое обидное, не прикладывая ни малейших усилий!
Все наводящие вопросы, какие только могла изобрести, я уже задала, спрашивать в лоб означало настроить собеседницу против себя. Ничего не оставалось, как выкинуть белый флаг, что я и сделала. Зато от души насладилась десертом.
Глава 23
После долгих уговоров, увещеваний и нытья меня наконец пообещали допустить на место преступления. Не знаю, что я там ожидала найти, но не успокоилась бы, пока не взглянула на квартиру близнецов Фостер.
Как только я назвалась, привратник, молодой чернокожий парень с приветливой улыбкой, направил меня наверх, заметив, что полицейские уже прибыли.
— И английский джентльмен тоже здесь; он вошёл как раз перед вами, — сообщил привратник.
Когда я свернула к лифтам, Эрик Фостер входил в один из них. Мне пришлось бы бежать сломя голову, чтобы догнать его. А я не люблю бегать. Впрочем, второй лифт не заставил себя ждать.
На четвёртом этаже я увидела, как англичанин пружинистой походкой удаляется по коридору, выстеленному плюшевым ковром. В моем доме гаркнуть: “Эй, подождите!” — обычное дело, никто и ухом не поведёт. Но здесь за такое, наверное, арестуют. Посему я решила придерживаться приличий. Фостер был уже в конце коридора; вот он свернул налево и исчез из виду.
Я двинулась за ним, правда не столь стремительно, и до двери квартиры 4-С добралась на пару минут позже.
Открыл мне Филдинг, и я вошла в дом, который при иных обстоятельствах назвала бы своей мечтой.
Я прошлась по просторному холлу с зеркалами, изумительным паркетом и изящной хрустальной люстрой. Впечатление испортил лишь поворот в гостиную: я немедленно представила Мередит Фостер, лежащую с изуродованным лицом, всю в крови.
Филдинг провёл меня дальше. Гостиная оказалась размером с бальный зал; на стенах обои от Веджвуда, окна от пола до потолка и — у меня перехватило дыхание! — широкая лестница, ведущая на второй этаж.
Мебели в комнате почти не было: диван с бархатной обивкой точно такого же цвета, что и стены, и прямоугольный стеклянный столик с медными ножками. Пара старых складных стульев и видавший виды торшер находились здесь явно временно, пока хозяйки не подыщут им замену. Пол устилал ковёр цвета, сливок с веджвудским орнаментом. Если бы у меня был такой ковёр, то максимум через две недели он был бы весь разукрашен трогательными сувенирами — остатками вкусностей от Д’Агостино, без которых мне жизнь не в радость.