Убийственно хорош
Шрифт:
Пока я соображала, что же может означать слово «притуши», что-то тяжелое с силой врезалось мне в висок и все…
Привели в себя голоса. Судя по интонациям, «беседа» началась не только что.
— Кокнуть ее и вся недолга! — ревел Чеботарев, и я невольно дернулась.
— Это сделать никогда не поздно. Вопрос в целесообразности подобного действия в данный момент. М-да, — голос молодой, но какой-то почти бестелесный. Тихий полусвист, полушепот. Как у змеи…
— Ты еще не знаешь ее! Чем скорее избавишься, тем меньше проблем
— Я понимаю, что общение с госпожой Луневой не доставило вам особого удовольствия, Владислав Николаевич, но это не значит, что следует позволять личным антипатиям мешать делу. Вы же профессионал, голубчик. Как можно!
Изящненько он его! Я попыталась повернуться, чтобы разглядеть второго из собеседников, но едва приподняла голову, как в нее словно выстрелили из крупнокалиберного орудия. Боль просто-таки взорвалась внутри моей бедной черепушки. Я только успела свеситься с дивана, на котором лежала, как меня вывернуло прямо на пушистый светло-бежевый ковер, что лежал на полу. Чьи-то заботливые руки помогли мне сесть и подали большой клетчатый носовой платок.
— Спасибо, — еле слышно пролепетала я и подняла глаза.
Чеботарев стоял в стороне, злобно щуря пуговки глаз. Значит, помог мне тот, второй, судя по голосу, незнакомый.
— Надеюсь, это ваша квартира, Владислав Николаевич. И ваш ковер, — мстительно просипела я и наконец-то перевела глаза на его собеседника, который все еще стоял рядом со мной.
Он улыбался, но лучше бы он этого не делал. Узкое, какое-то высушенное лицо, активно напоминавшее мне персонажа Русских народных сказок, чья смерть, как всем известно, хранилась в яйце, а яйцо в утке, а утка…
«Стоп! Опять бред какой-то!»
Так вот, улыбка подходила этому холеному сухофрукту (если такое в принципе возможно), как корсет лягушке. А когда я заглянула ему в глаза! Бог ты мой! Чеботарев был сволочью, мерзавцем, гнидой, кем угодно, но он был живым человеком, со своими слабостями, маленькими или большими привязанностями, взвинченными нервами и потными ногами. Этот же словно и не жил — могильным хладом веяло от его светло голубых блеклых глаз. Мне показалось, или зрачки у него действительно были не круглыми, а узкими, вертикальными, как у холоднокровных рептилий? Он еще ничего не сделал, почти ничего не сказал, а я уже боялась его так, как никогда и никого в своей более чем разнообразной жизни.
— С возвращением, Мария Александровна. Теперь чувствуете себя получше?
— Кто вы?
— Меня зовут Иван… Что такое, вам не нравится это имя?
— Применительно к вам, голубчик, — я нарочно передразнила ту интонацию, с которой совсем недавно произнес это слово он сам, обращаясь к Чеботареву.
— Ах да… Наш Иван не помнящий родства… М-да.
— Покажи ей, — промурлыкал Чеботарев, и что-то в том, как он это произнес, было таким угрожающим, что я тревожно уставилась на него.
— Да, Мария Александровна, у меня для вас
— Какое?
— Минутку терпения. Только один вопрос. Вы, что же, сбежали из больницы?
— Да.
Покачал головой укоризненно:
— Теперь-то вы сами понимаете, что поступили неразумно. М-да.
— Что вы делали в доме моего отца? Я хочу знать…
— Спрашиваю здесь я! — он не повысил голос, но, тем не менее, меня словно вытянули плетью. — Итак… Кто-нибудь видел, как вы уходили?
— Нет, — со вздохом ответила я, не видя смысла упираться по пустякам.
— Понятно…
— Скажите, хотя бы, что с моими детьми… И с родителями…
— Никто практически не пострадал, Мария Александровна, мы не ставили такой цели, так что не забивайте себе голову пустяками.
Практически! Хотела бы я знать…
— Вашему отцу, кажется, разбили голову, мать отделалась… гм… легким испугом, а дочь… Владислав Николаевич, по-моему, ребята не устояли перед ее прелестями? Нет? Я так и думал, — помолчал, всматриваясь в мое лицо, и опять улыбнулся. По лицу его при этом словно прошла кривая трещина. — Шутка, Мария Александровна.
— Смешная…
Господи! Как отличить, где правда, а где ложь? Мама с ее сердцем, отец… А Наташка! Моя девочка! Я автоматически зажмурилась, не желая видеть то, что мгновенно нарисовалось мне, словно это действительно могло помочь. Вася! Он ничего не сказал о Васе!
— А мой сын?
— Чуть позже мы поговорим и об этом. А сейчас кино, не так ли Владислав Николаевич? Сразу хочу сказать, что снимали его не мы, так что обвинять нас в том, что вы увидите, было бы несправедливо — не наших рук дело. Кто-то расстарался раньше… М-да.
Чеботарев с усмешкой вытащил из кармана флешку, открыл стоявший на столе прямо передо мной ноутбук и воткнул ее в слот. Сначала на мониторе была только серая рябь, а потом… Сон! Это был мой сон! Мне даже не нужно было смотреть запись дальше, я и так знала, что увижу на ней — неслышный шепот ветра в занавесках, тихий кашель выстрелов и беспомощное вздрагивание сильного тела моего любимого, когда в него впивались пули…
«Ванечка! Боже мой! Ванечка!!!»
Самое ужасное, что, видно, подсознательно я была готова к этой новости. Мамочка дорогая, я ведь ждала чего-то подобного! И вот… Накликала…
— Я сожалею, Мария Александровна. Владислав Николаевич воспользовался кое-какими связями, чтобы стать единственным обладателем этого произведения… М-да. Показываю ее вам, конечно же, не из садистских побуждений…
«Конечно же!»
— А для того, чтобы привести в нужное эмоциональное состояние, дать понять, к чему могут привести необдуманные действия, или даже простая случайность, типа вашего побега из больницы. К настоящему моменту вы уже тоже могли бы быть мертвы, как на том настаивал господин Чеботарев. Вы этому, несомненно, были свидетелем.