Убийство деда Мороза
Шрифт:
— Состояние улучшается. Однако, на мой взгляд, было бы еще преждевременно… Тем не менее… Если вы считаете необходимым…
— Ни в коем случае! — возразил мэр. — Это будет просто жестоко. Дождемся утра.
На этих словах все попрощались и разошлись по домам, смятенные и встревоженные.
Барон де Ла Файль тоже был встревожен, но совсем по другому поводу. Он видел, как нашли труп, и находился в мэрии, когда приступили к предварительному дознанию, но ни во что не вмешивался. Не то чтобы он был безразличен к происходящему, однако куда больше его занимала мысль о Золушке. Сначала он восхитился перевоплощением
Нет, конечно, барон не влюбился в Золушку. Все-таки он уже не был юнцом. И он не побежал бы к Гаспару Корнюссу за сентиментальными открытками, чтобы выразить свое чувство. Но, проводив ее до дома и попрощавшись, барон погрузился в воспоминания о девушке: она разбудила в нем нежные мечты, которые, как он думал, заснули навсегда в его сердце. Он был этим немного по-детски удивлен; он почувствовал себя растерянным мальчишкой в темном и невеселом доме, куда внезапно врывается орава подростков, оглашая молчаливые до сей поры своды и коридоры радостным эхом смеющихся молодых голосов.
Не обращая внимания на ветер и снег, в который он проваливался по колено, барон задумчиво вернулся в замок.
А в это время маркиз уже давно спал в своей комнате в гостинице «У святого Николая-батюшки» — после того, как заказал разговор с Парижем и весьма долго ждал ответа телефонистки.
Вскоре во всем Мортфоне остались гореть только два огня: в спальне аббата Фукса, у изголовья которого дежурили Каппель и м-ль Тюрнер, да в церкви, где четыре стража, забытые всеми и не ведающие о произошедшем, бодрствовали, на совесть охраняя раку святого Николая с фальшивыми стекляшками.
Около восьми часов утра в мэрии раздался звонок. К телефону никто не подошел. Звонок прервался, чтобы раздаться вновь в доме г-на Нуаргутта. Пробужденный от крепкого сна, с мутной, тяжелой головой и усталостью во всем теле, мэр неприветливо буркнул:
— Кто?
— Господин мэр, это один из инспекторов опербригады, которая ночью отбыла в Нанси. Я с вами говорю из Бленвиль-ла-Гранда.
— Из Бленвиля? Я полагал, что вы отправитесь в Сире поездом. Какого дьявола вам делать в Бленвиле?
— Мы здесь оказались поневоле, господин мэр. Почтовый сошел с рельсов.
— Хотел бы я услышать что-нибудь новенькое! В Бленвиле такое случается раз двадцать в год. Надеюсь, обошлось без жертв?
— Да. Всего несколько ушибов. Пустяки. Но рельсы вывернуты на добром отрезке пути. Ремонт потребует времени. Мы попробуем добраться до Мортфона по шоссе. Это нелегко. Буря все разгромила. Снег такой густой, что не видно дорожных знаков, даже не различить,
— У нас метет по-прежнему, — отозвался мэр, — хотя ураган вроде бы начал утихать.
— Признаться, до чертиков надоело. Надеюсь, ваши люди, по мере возможности, приняли во внимание те рекомендации, которые вам дали из Нанси относительно трупа и следов?
Мэра этот вопрос развеселил.
— Не беспокойтесь! — воскликнул он. — Я соорудил нечто вроде хижины прямо над следами.
— Превосходно! Тогда мы в два счета распутаем это дело. До скорого, господин мэр.
Мэр положил трубку и усмехнулся.
— Идиоты! За целую ночь они осилили всего двадцать три километра! Машина… Поезд… Садились бы сразу на детские салазки… А то встали бы на лыжи — и через несколько дней, глядишь, уже были бы у нас.
Он снова лег в постель и мгновенно заснул.
Примерно в тот же час в долине Везуза затормозил автомобиль. Судя по серым разводам грязи на кузове, машина проделала неблизкий путь.
— Ну вот, на этот раз мы застряли. Дальше, сударь, проехать невозможно.
— Шарль, вычеркните слово «невозможно» из вашего словаря. Все возможно. И все относительно. До Мортфона не больше пятнадцати километров. Последний рывок, и мы на месте!
— Но, сударь, это… Сударь, я прошу меня извинить, но это сумасбродство. Совершенно неизвестно, как здесь проехать. Где дорога? Где поле? Да мы наверняка провалимся в какую-нибудь яму!
— Все равно, Шарль. Нужно ехать.
— Мы угодим в реку. Я больше не вижу, где берег.
Человек, который сидел в глубине автомобиля, распахнул дверцу и спрыгнул на землю. И сразу же по пояс провалился в снег.
— Можете убедиться сами, сударь.
— Шарль, мне необходимо туда добраться, и я доберусь. Я сяду за руль.
— Однако, сударь…
— Не будем спорить. Мы теряем время.
Человек оттолкнул водителя и без всяких околичностей уселся на его место.
— Устраивайтесь на подушках, Шарль. В конце концов, вам уже досталось.
— Сударь, это самоубийство!
— Садитесь да посильней захлопните дверцу и помолчите, — холодно ответил его спутник и включил сцепление.
Яростный фонтан грязного снега брызнул из-под колес. Шины с надетыми на них цепями забуксовали, но все же вгрызлись в зыбкое месиво. Водитель едва успел впрыгнуть на подножку.
Человек за рулем сунул в рот сигарету и протянул руку в глубь автомобиля:
— Огня, Шарль.
Он прикурил и заметил:
— Хорошее дело зажигалки!
Машину швыряло из стороны в сторону. Она двигалась прямо против ветра, который крошил снег, бросая его на ветровое стекло с усердием каменщика, бросающего на кладку полные мастерки раствора. Человек сплюнул — и плевок долетел до земли в доброй сотне метров позади машины.
Выехали на опушку тополиного леса. У части деревьев были сломаны ветром и снесены верхушки.
— В самом деле, Шарль, — пошутил тот, что сидел за рулем, — если вам надоела наша экскурсия, заберитесь на один из этих тополей и покурите трубочку, пока я не вернусь за вами.
— Прошу, сударь, меня извинить. Я сожалею о том, что здесь наговорил. Я готов занять свое место за рулем.
— Ладно, Шарль, вы же более трех сотен километров не вылезали из-за баранки. Отдыхайте. Хотя погодите. Выпрыгивайте поживей и попробуйте оттащить в сторону вон ту сломанную елку — она не даст нам проехать. А потом протрите ветровое стекло. Оно совсем обледенело.