Убийство на Потомаке
Шрифт:
— Если суждены печали, грядут они чередой, — сказал Смит и добавил: — Хотя Вендель не Гамлет и даже не король Клавдий.
— Мак, мы можем поговорить? — обратилась к мужу Анабела, сидевшая напротив, и положила свои руки поверх его.
— Публика из отдела по связям с общественностью в университете будет в восторге.
— Я не об этом хотела с тобой поговорить.
— Извини, говори, я слушаю.
— Не могу понять, что происходит, — начала она, тщательно подбирая слова, — сознаю только, что вокруг Венделя Тирни сгущаются тучи, и он вовлек тебя, нет, нас в центр
Смит хотел что-то возразить, но она его остановила:
— Пожалуйста, дай мне закончить. Мне хорошо известен твой характер. Я знаю, что ты долго и напряженно размышлял, прежде чем взять конверт у Тони и вскрыть его. Я также вижу, что, несмотря на твои заверения в том, будто ты счастлив и удовлетворен преподавательской работой, есть что-то глубоко спрятанное в твоей душе. Может быть, это внутренняя потребность, сформировавшаяся в период твоей адвокатской практики, но как бы то ни было, это «что-то» вынуждает тебя вмешаться. Мне это не нравится, но я уважаю в тебе эту черту и, возможно, поэтому так сильно люблю тебя, но одновременно происходящее меня пугает.
— Пугает? Ты боишься, что со мной может что-то случиться?
— Нет. — Она энергично потрясла головой. — Меня страшит то, как твое участие в этом деле может повлиять на нашу жизнь.
— Анабела, — Смит постарался ободряюще улыбнуться, — я знаю, что подобные вещи тебя огорчают, и все повторялось достаточно часто, чтобы позволить тебе усомниться в том, что мне в действительности нужно и что я хочу. Возможно, иногда я и закусываю удила, но я не жажду перемен, если это можно так назвать. Однако в одном я уверен: если бы мне показалось, что создается угроза той замечательной жизни, которой мы живем, я бы и шага не сделал за пределы аудитории. Ты мне веришь?
— Верю, что ты именно так и думаешь, Мак, — широко улыбнулась Анабела. — Я также знаю, что ты, возможно, был бы не в состоянии этому противостоять. Знаешь, извини меня за мои страхи. Я не хотела…
— Нет, Анабела, ты имеешь право на свои чувства, ты права, хотя…
— Хотя что? — нахмурилась она.
— Знаешь, в последнее время я постоянно думаю, что тебя что-то беспокоит.
— Беспокоит? Совсем нет.
— Кажется, что тебя что-то тревожит, и я не могу не думать, не во мне ли причина?
— Ты абсолютно не прав, — возразила она.
— Хочу просто высказаться, раз уж у нас зашел об этом разговор.
— Выброси это из головы. Меня совершенно ничто не беспокоит и не тревожит, — уверила мужа Анабела. — Лучше поговорим о предстоящих делах. Так ты пойдешь с письмами к Венделю?
— Да, я звонил ему, пока ты одевалась. Когда я спросил его о Беньчонге, голос у него был совершенно убитый, он сказал, что хотел поговорить об этом со мной, когда я приеду. А какие у тебя планы?
— Слишком много всего, а времени мало. Я целый
— Тебя подвезти? — спросил он.
— Нет, спасибо, я еще не собралась.
У самой двери он сунул руку в карман и достал пакет из фотоателье с отпечатанными снимками.
— Вчера получил, — сообщил Мак. — Пленка пролежала в аппарате несколько недель, последние кадры снял, когда мы с Тони ездили по реке.
Когда он ушел, Анабела налила себе еще одну чашку превосходного кофе и села к столу. По телевизору шел какой-то конкурс, и она его выключила. Ей не Нужны телевизионные призы. Она ощутила приятную удовлетворенность от сознания своего благополучия. «Как мне повезло, — думала она, — что мой муж Маккензи Смит. Как мне необыкновенно повезло». Она взглянула на стенные часы: пора было идти. Анабела открыла конверт, быстро просмотрела снимки, ее улыбку вызвал Тони Буффолино, важно позирующий на фоне элегантного гоночного судна. Сложив все фотографии обратно в конверт, она опустила его в сумочку.
26
Утро следующего дня — пятницы
Дарси Айкенберг дома по радио услышала об аресте Сунь Беньчонга. Злость и досада охватили ее, она бросилась к телефону и позвонила Джо Гортону. Начальника следственного отдела на месте не оказалось, ее попросили позвонить позднее.
Не выплеснув своего раздражения, она направилась в Национальный музей строительства, чтобы продолжить расследование на основе информации, полученной ее помощниками о машинке «Кэнон», на которой, очевидно, и были отпечатаны письма Тирни.
— Где обычно хранится машинка? — спросила Айкенберг у Марджи Уиллс, секретарши Джо Честера.
— Как я уже объясняла другим детективам, она всегда стояла в комнатах управляющего Пенсионным архивом — так мы называем эти комнаты.
— Она так просто здесь и стояла? И любой мог ею воспользоваться?
— Она была заперта в кухне, — ответила Уиллс, худощавая, немолодая женщина с седыми волосами, крошечным ртом и ужасным тиком в левом глазу.
— Посетители музея не имели к ней доступа?
— Нет.
— А персонал музея? Кто на ней работал? — Айкенберг почувствовала, что своими прямыми вопросами приводит в трепет бедную женщину. Она улыбнулась и мягко заметила: — Еще всего несколько вопросов, я обещаю.
— Нет, нет, продолжайте. — Марджи без видимой необходимости переложила на столе бумаги.
— Я спросила, кто-либо из персонала мог пользоваться этой машинкой?
— Да знаете, есть ходячая шутка в институте — кому дома требуется машинка, берут эту.
— При этом надо расписываться?
— Да, хотя я полагаю, некоторые не делают этого.
— А у вас есть журнал, где отмечалось, кто и когда брал машинку домой?
Миссис Уиллс порылась в столе, вытащила небольшой синий блокнот на пружинках и протянула его детективу. Айкенберг начала просматривать записи. На каждой странице от руки шли отметки: Полин — ноябрь, 6, Честер — декабрь, 16, Джил Элмос — июль, 7и так далее.
— Это ваш почерк? — спросила Дарси.