Убийство в музее восковых фигур

Карр Джон Диксон

– Я развлекал вас, – продолжил Галан медленно, – целый год. Если бы я нуждался в вас, я мог бы сейчас вас вернуть. Вы попались, потому что я много путешествовал, много читал и потому что я умею красиво говорить. Вы познали высоты, о которых и мечтать не могла ваша бедная безмозглая головушка, причем по дешевке, из вторых рук. Я изложил для вас Катулла в виде букваря. Я низвел Петрарку до уровня вашего понимания – и Мюссе, и Колриджа, и других. Вы слышите? Я выучил вас, какие песни петь и как их петь, я положил на музыку «Donee gratus eram tibi» и написал французский текст лучше, чем у Ронсара, чтобы вы могли его исполнить. Великие чувства, беззаветная любовь, верность до гроба, – и вот теперь мы оба

знаем, какой это обман, правда? И вы знаете, что я думаю о людях. – Он глубоко вздохнул. – Внизу, в моем сейфе, – сказал он в прежней сардонической манере, – лежит несколько рукописей. Запечатанные в конверты, готовые к рассылке во все газеты Парижа. Это рассказы о людях – подлинные рассказы. Они выйдут вскоре после моего отъезда. – Он ухмыльнулся. – Газетчики должны заплатить мне за них. Это будет новостью десятилетия, если они осмелятся их использовать. Но будьте уверены, они их используют…

– Вы безумец, – решительно прервала его Джина. – Боже мой! Я не знаю, что вам сказать. Я догадывалась, что вы из себя представляете, но не думала, что вы до такой степени…

– Очень жаль, конечно, – сказал он, – что этот клуб разнесут в щепки и никто больше не рискнет даже близко подойти к нему. Но у меня больше нет здесь денежного интереса, и боюсь, что теперь об этом должна болеть голова у моего партнера… Так вот, моя дорогая, давайте будем практичными. В том пакете может оказаться куча сведений о вас. С другой стороны, ваше имя может там и вовсе не фигурировать – Джина сама безупречность! – если…

Она резко повернулась к нему; к ней вернулась невозмутимость.

– Я подозревала, Этьен, – проговорила она, – что рано или поздно случится что-нибудь вроде этого.

– …если вы скажете мне, кто убил Клодин Мартель.

– Прекрасная речь, Этьен. – В ее хрипловатом голосе звучала насмешка. – Неужели вы и в самом деле думаете, что я вам скажу? Этьен, дорогой мой, а зачем вам это знать? Если вы собрались сделаться респектабельным сельским джентльменом…

– Потому что я догадываюсь, кто это был.

– Ну и?…

– Вспомните мое любимое слово – благоразумие. Я всегда был осторожен, моя дорогая. Когда-нибудь в будущем мне могут понадобиться деньги. А родители того, кто, по-моему, совершил убийство, не только горды, но и невероятно богаты. Теперь скажите мне…

Она невозмутимо вынимала сигареты из сумочки, и я представил, как она подняла брови. Он протянул к ней свою огромную ручищу:

– Дорогая Джина, прошу вас, подтвердите мою догадку. Убийца – капитан Робер Шомон?

У меня ослабли колени; лицо Галана исказилось, как в кривом зеркале. Шомон! Шомон… Джину это имя явно поразило куда меньше, чем меня, но я слышал, как она на секунду задержала дыхание. Во время затянувшегося молчания оркестр внизу заиграл снова. Звуки музыки были едва слышны через плотно закрытые окна.

– Ну уж теперь, – сказала девушка со смехом, – я совершенно убеждена, что вы сошли с ума. С чего вы взяли?!

– Вы ведь понимаете. Джина, – заговорил он убежденно, – что это была месть? Месть за Одетту Дюшен. Месть молодой даме, которая является причиной того, что Одетта упала и разбилась насмерть. Кто же скорее всего мог стать орудием этой мести? Ну же, ну! Я прав?…

В комнате стало очень жарко. Я прижался лицом к щелочке в ширме; перед моими глазами вставали все те случаи, когда мне казалось странным поведение Шомона. Я боялся не услышать ответ Джины Прево – вдруг она что-нибудь шепнет совсем тихо, а оркестр в это время как раз заиграл пылкое танго, и оконные стекла тихо задребезжали в ритме музыки. Галан стоял рядом с Джиной, глядя на нее сверху вниз…

И тут внизу, почти у самых моих ног, послышалось урчание! Какое-то существо с мурлыканьем терлось о мои колени. Потом раздался истошный вопль,

и я увидел круглые желтые глаза…

Кошка!

Я окаменел, не в силах оторваться от щели, а потом размяк, как студень. Галан выпрямился, глядя прямо на ширму. Его обожаемая Мариетта металась из угла в угол, истошно мяуча.

– Там… за ширмой… кто-то есть, – произнес Галан. Говорил он неестественно громко.

Еще пауза. Мне показалось, что вся комната наполнилась зловещим скрипом. Джина Прево не пошевельнулась, но ее рука, в которой она держала сигарету, задрожала. «Там… за ширмой… кто-то есть» – эти слова все еще отдавались от стен глухим эхом. На лицо Галана падал неровный свет лампы, его вытаращенные глаза безжизненно застыли, губы медленно раздвинулись, обнажив зубы.

Внезапно его рука метнулась в карман пиджака.

– Это же проклятый полицейский шпик!!!

– Ни с места, – сказал я, не узнавая собственного голоса. Я говорил инстинктивно, и каждое слово звучало как выстрел. – Ни с места, не то стреляю. Вы на свету.

В висках стучали невероятно долгие мгновения. Взять его на пушку! Взять его на пушку, или со мной все кончено. Галан вглядывался в тени вокруг меня, пытаясь разглядеть намек на пистолет. Все его тело напряглось, словно пытаясь освободиться от пут, глаза стали наливаться кровью, он побагровел, на лбу вздулись вены. Медленно задралась верхняя губа, обнажив два мощных передних зуба. Неопределенность душила и выводила его из себя…

– Руки вверх, – скомандовал я. – Выше! И не вздумайте звать на помощь. Ну!…

У него дернулись губы; он хотел что-то сказать – но благоразумие взяло верх. На какое-то мгновение одна его рука, дрожа, замешкалась под столом. Потом он медленно поднял ее.

– Спиной!

– Вы же знаете, что вам отсюда не выбраться.

Я дошел до такого состояния, когда все происходящее стало казаться мне просто безумно веселым приключением. Может быть, жить мне оставалось считанные секунды, но мне хотелось смеяться, а грудь покалывало от нетерпения. Я вышел из-за ширмы. Серая комната с золочеными панелями на стенах и синего цвета мебелью, казалось, полна была резко очерченных красок – даже тени имели строгие контуры, и, помню, я обратил внимание на то, что на панелях были нарисованы любовные похождения Афродиты. Галан стоял спиной ко мне, подняв руки. На кушетке, подавшись вперед, сидела Джина Прево; она бросила на меня взгляд, и я тут же вспомнил, что все еще не снял маску. Я прочитал в ее глазах поддержку и торжество. Она помахала рукой с сигаретой в воздухе и от смеха даже просыпала на ковер пепел, заметив, что у меня нет оружия…

Я рассмеялся вслед за ней. Единственное, что мне оставалось, – это, напав на Галана сзади, рискнуть вступить с ним врукопашную, пока он не позвал на помощь и не выхватил оружие. Я поднял тяжелое кресло. Внезапно Галан произнес по-английски:

– Не беспокойся, Джина. Они будут здесь через секунду. Я нажал кнопку под столом… Отличные ребята!

Дверь в коридор распахнулась. Я замер на месте, сердце кольнуло. В освещенном проеме толпились белые маски; на их фоне выделялся силуэт Галана с поднятыми руками. Я видел их головы над шейными платками, похожие на кобр. Таких голов было пять.

– Давайте, ребята, – тихо, довольным голосом произнес Галан. – Осторожно, у него пистолет. И потише! Чтоб никакого шума…

Он прыжком развернулся ко мне; его нос походил на страшную красную гусеницу, извивавшуюся на лице. Он напряг плечи, но руки висели свободно, и он улыбался во весь рот. У меня в ушах застучала кровь. Кобры двинулись вперед, закрывая собой свет и отбрасывая на ковер длинношеие тени. Их шаги зловеще шуршали по ковру. Джина Прево, все еще хохоча, сидела со стиснутыми кулаками. Не выпуская из рук тяжелого кресла, я отступал к окну…