Убийство в музее восковых фигур
Шрифт:
Она отдала мне оружие, едва уловимо притронувшись ко мне кончиками пальцев; но я, как мне ни хотелось, не имел права даже посмотреть на нее. Я вспомнил душную гостиную с набитой конским волосом мебелью, потом из тумана выплыл фантастический блеск «Тысяча и одной ночи»… Мари медленно протянула руку к цепочке выключателя лампы.
– Я ношу черную, – проговорила она, прилаживая маску. – Это потому, что у меня никогда не было любовника.
На мгновение в прорезях маски блеснули непроницаемые глаза. Потом свет погас…
Когда мы подошли к двери, она, жестом остановив меня, первой
Теперь весь этот шум хлынул нам навстречу, чтобы поглотить нас. В конце прохода виднелась огромная арка – вход в зал. Смех перемешивался с говором людей, шумным дыханием и звоном бокалов. Шум был приглушенным, но это только усиливало его неистовое возбуждение. Вдруг прорывался чей-нибудь голос, но тут же покрывался общим гомоном. С другого конца зала оркестр катил тяжелые, сладковато-тошнотворные волны музыки… Мы уже вошли в зал и теперь шли под высокими арками черного мрамора, между зеркалами, хитроумно расположенными так, чтобы аркада казалась бесконечной. У меня снова появилась та же иллюзия подводных сумерек, что и в музее восковых фигур; но только теперь в этих сумерках плавали призраки. Черные маски, зеленые маски, красные маски, фантастически дробящиеся в зеркалах. Двигающиеся рука об руку фигуры, шелковистые сукна, шелест платьев, другие фигуры, сидящие по углам и многократно умноженные зеркалами, тускло тлеют кончики сигарет…
Я взглянул на Мари Августин; она взяла меня под руку. И она тоже была призрачной. В ближайшем ко мне зеркале появилась рука без тела. Она наклоняла обернутую салфеткой бутылку, и кто-то смеялся. Там были альковы с низкими стеклянными столиками, освещенными снизу, и свет переливался мягкими красками вина в бокалах с искрящимися пузырьками, и снизу освещались лица, веселые или сосредоточенные лица неподвижно сидевших там людей…
У одной из колонн стояла белая маска, держа руку во внутреннем кармане пиджака. Еще одна белая маска беззвучно скользила в коридоре. Благодаря зеркалам создавалось впечатление, что она проходит многие мили под сводами арок. Оркестр ревел и бренчал теперь почти над нашими головами… Мелькавшие за пальмами и похожие на духов оркестранты все были в белых масках…
Я почувствовал, как Мари Августин крепко сжала мою руку. Ее нервозность заставляла меня держаться, пока мы не спеша пересекали зал, но мне казалось, что белые маски смотрят мне в спину. Интересно, как это – получить в спину пулю из пистолета с глушителем? При таком шуме никто не услышит даже слабого хлопка. Стоит только выстрелить, и тебя унесут тихо и незаметно, как пьяного, когда ты мешком свалишься на пол…
Я старался двигаться неторопливо. Бешено стучало сердце, и выпитый коньяк, казалось, теперь только дурманил голову. Войдет ли пуля в спину без боли или воткнется раскаленным
Шум стихал. Я чувствовал теперь запах цветов, перекрывавший духоту и косметику, им тянуло из прохода в другом конце зала. Мы вышли в гостиную. Я смотрел прямо в лицо двум апашам в белых масках, по-прежнему сидевшим в алькове и не спускавшим глаз с дверей. Освещенные красно-черным мигающим светом, исходящим от бронзовых сатиров, белые маски встали…
Я сжал револьвер в кармане.
Они вразвалку двинулись навстречу. Пристально оглядели нас и прошли мимо…
По гостиной, в сторону фойе, мы шли очень медленно. Не может быть, чтобы все это происходило наяву! У меня вспотели ладони, а моя спутница один раз споткнулась на ровном месте. Если они обнаружат, что она помогает мне… Тук-тук – это наши шаги по ступеням, или это стучит мое сердце? Или то и другое…
– Ваш ключ, мсье? – спросил голос сбоку. – Мсье уходит?
Я был к этому готов, и все же зловещее «Мсье уходит?» прозвучало для меня изощренным издевательством. «Мсье никуда не уходит, – вот что я услышал в этой фразе, – он останется здесь навсегда». Я подал белой маске ключ.
– А, – сказала она, – мсье Дарзак! Благодарю вас, мсье.
Потом белая маска подалась назад, как только Мари Августин показала ему свой ключ, – слуга узнал ее и побежал открывать дверь. Последний взгляд на мраморные колонны в фойе, на тяжелые голубые драпировки, на ухмыляющиеся белые маски, потом звуки музыки затихли – мы были за стенами клуба…
На мгновение мной овладела слабость. Я прислонился головой к кирпичной стене, чувствуя, как из коридора веет живительной прохладой.
– Милое дитя, – прошептала Мари Августин. Я не мог рассмотреть ее в темноте, но почувствовал, как она прижалась ко мне плечом. По жилам пробежало поющее и пляшущее чувство торжества. Мы победили Галана! Мы его победили!
– Куда теперь? – услышал я ее шепот.
– В музей. Надо взглянуть на нож. Потом я позвоню Бенколину. Он ждет во Дворце Правосудия… Мы, наверное, должны обойти кругом, чтобы войти в музей через главный вход?
– Нет. У меня есть ключ к двери в проход. Но он единственный, все остальные должны выходить другим путем.
Она повела меня к задней двери в музей. Я чувствовал, как по телу стекают струйки пота; снова заныла рана и, кажется, пошла кровь. Но радость спасения придавала всему этому оттенок торжества. Шрамы украшают победителя… Я сказал:
– Подождите, я зажгу спичку.
Вспыхнул огонек – и вдруг Мари Августин впилась ногтями в мою руку…
– О Боже! – прошептала она. – Что это?
– Где?
Она показывала на дверь, ведущую в музей. Дверь была приоткрыта.
Мы стояли и смотрели на нее, пока не погасло пламя спички, а потом вошли. Видно было, как поблескивает язычок замка; в лицо нам пахнуло спертым воздухом. Шестое чувство подсказывало, что мы пережили еще не все приключения этой ночи… Дверь чуть качалась и поскрипывала, наводя на размышления. Прошлой ночью здесь стоял убийца, выжидая удобного момента, чтобы наброситься на Клодин Мартель… Я подумал: а вдруг сейчас в проеме неожиданно загорится зеленый свет и мы увидим силуэт, голову, плечи?…