Учебка. Армейский роман

Геращенко Андрей Евгеньевич

— Товарищ сержант, а мы будем срывать? — спросил Гутиковский.

— А ты что, Гутиковский, срывать листья хочешь?

— Никак нет.

— Что-о-о?! Не хочешь? А вот я скажу старшему сержанту Щарапе, что ты его на дембель не хочешь отпускать. Сказать? А, Гутиковский?

— Никак нет, товарищ сержант. Я ведь не против, просто такое легендарное дерево жаль — скоро засохнет, — попытался выкрутиться Гутиковский.

— Да уж, оно вряд ли долго протянет. Каждый год не позднее осеннего приказа обрывают, — согласился Гришневич и продолжил: — Но ты не бойся, Гутиковский: вам его обрывать не придётся. Обрывают те, чей сержант на дембель

идёт или же «духи» из бригады. Так что это будут делать третий и пятый взвода. Вот побыли бы вы в бригаде, узнали бы, как там «духи» живут. А то сидите здесь, службы не видите. А они там метаются, как сраные веники!

«Будто бы мы здесь в санатории отдыхаем», — подумал Игорь и тут же поделился этой мыслью с Антоном.

После перерыва Гришневич построил взвод в колонну по четыре, и «легион» вновь принялся маршировать по плацу. Игорь обратил внимание на то, как сержант подаёт команды. Гришневич делал это строго по уставу и предельно чётко. Ещё раньше Тищенко заметил, что Гришневич вообще довольно точно выполняет требования строевого устава и практически всегда отдаёт честь в ответ, что делали далеко не все сержанты. Во время строевой выправка Гришневича отличалась от идеального образца лишь излишне ослабленным поясным ремнём. Но это было положено по сроку службы. Не мог же сержант затянуться, как «дух». Игорь сравнил Гришневича с сержантами из бригады, которых часто видел в столовой. У них почти всегда ремни скорее прикрывали половые органы, чем опоясывали хэбэ. Всё же, присмотревшись более внимательно, Игорь заметил ещё одно отклонение от устава: у Гришневича был расстёгнут верхний крючок. Но какой же уважающий себя «черпак» будет ходить с застёгнутым крючком, если против этого восстают сами основы неписаных армейских традиций?!

— Ногу выше! Ногу! Улан! Я сказал — выше ногу! — Гришневич начал нервничать.

Взвод порядком устал, и курсанты выполняли команды всё хуже и хуже. К тому же темп ходьбы был рассчитан на переднюю шеренгу: Улана, Федоренко, Стопова и Вурлако. Но у тех, кто шёл в конце строя, ноги были гораздо короче и, чтобы успеть за передними, им нужно было жертвовать высотой подъёма сапог. Гришневич этого не понимал и бесился из-за того, что конец строя едва отрывает ноги от асфальта:

— Выше ногу, Тищенко! Валик! Резняк, тебе что, под зад заехать?! На говно пойдёте!

Последнее возымело действие, и курсанты арьергарда начали буквально подпрыгивать, стремясь совершить невозможное.

Наведя здесь «порядок», сержант переключился на правофлангового. Для людей, не связанных с армией, поясню: от правофлангового зависит очень многое — правильность и скорость передвижения строя, чёткость равнения и тому подобное. Весь взвод должен равняться на правофлангового и подстраиваться под него во время ходьбы. А правофланговый, в свою очередь, должен стараться идти лучше всех. Правофланговым быть хуже всего, так как постоянно находишься на виду у сержанта.

В этой должности кроме высокого роста Улан больше не имел никаких особенных достоинств и со своей ролью явно не справлялся. Когда Улан в очередной раз начал хитрить и не поднимать ноги, Гришневич не выдержал и остановил строй:

— Курсант Улан!

— Я.

— Выйти из строя!

— Есть.

Приложив руку к краю пилотки, Гришневич раздражённо, но чётко объявил взводу:

— За неисполнение приказа командира, за уклонение от строевой подготовки объявляю курсанту Улану наряд вне очереди!

— Есть наряд вне

очереди, — ответил Улан и отдал честь.

— Это ещё не всё, Улан. Сейчас пойдёшь к дежурному по роте сержанту Ярову и скажешь ему, что сержант Гришневич просил проследить за твоей работой по мытью очек. Этим ты будешь заниматься до обеда. Понял?

— Так точно, — хмуро ответил Улан.

— Раз понял — выполняй! Можно бегом!

Улан пробежал метров десять, а затем понуро поплёлся в казарму.

Взвод продолжал занятия. На месте Улана теперь вышагивал Федоренко, и роль правофлангового подходила ему значительно лучше.

Время от времени навстречу попадался ещё какой-нибудь взвод, и каждый сержант норовил провести свой строй, не уступая дороги. Несмотря на это взвода почти никогда не сталкивались — по неписаному правилу слегка зазевавшийся должен был пропустить более удачливого. Кроме этого сержанты младших сроков службы обычно пропускали «ветеранов». Но в этот раз столкновение всё же произошло из-за того, что Щарапа и Гришневич специально отправили два строя впритирку друг к другу. Кто-то из третьего взвода выставил локоть и Тищенко, шедший в крайней колонне, получил сильный удар в живот. «Жаль, что не заметил, кто это был», — подумал Игорь, с трудом переведя дыхание.

Минут через десять сержант придумал новую забаву — если раньше строй постепенно разворачивался по кругу, то теперь по сигналу Гришневича каждый курсант должен был повернуться кругом и сразу же идти в обратную сторону. Таким образом, Тищенко оказался правофланговым первой шеренги. Это было неудобно ещё и потому, что ноги оказавшихся сзади не умещались в узком пространстве и постоянно били по сапогам впереди идущих курсантов. От этого почти весь строй сбивался с ноги и терял чёткость.

Взглянув на солнце, Игорь прищурился и внезапно ощутил нестерпимое щекотание в носу. Сдержаться не удалось — он громко чихнул и сразу же почувствовал привкус крови. Гришневич разрешил ему выйти из строя и Тищенко, сидя в тени деревьев и зажав нос рукой, наблюдал за строевой. Но то ли из-за происшедшего с Тищенко, то ли из-за того, что многие курсанты начали прихрамывать, через пять минут муштра закончилась, и сержант повёл взвод в казарму. Кровь кое-как остановилась, и Игорь пошёл вместе со всеми.

Перед построением в столовую оставалось немного времени, и курсантам разрешили перекурить. Перед самой казармой располагалась небольшая курилка, куда в редкие свободные минуты собирались курсанты со всего батальона: покурить, рассказать или же узнать все последние новости и хоть немного отвлечься от поминутно расписанного казарменного быта. На этот раз в курилке не было почти никого из второй роты, и Игорь уже собрался уходить, но в последний момент заметил в углу Мухсинова, Хусаинова и еще какого-то незнакомого казаха. Тищенко давно интересовался востоком, его нравами и обычаями и хотел поговорить об этом с сослуживцами из Средней Азии. Подсев к казахам, Игорь спокойно заметил:

— Жарко сегодня.

Казахи замолчали. Выждав паузу, Мухсинов протянул Игорю сигарету:

— Куры.

— Да нет, спасибо — я не курю.

— Нэт? Зачэм нэ курыш? Спорцмэн, да?

— Почему обязательно спортсмен?! Просто не курю.

— Как хочэш. Говорыш, жарко?

— Жарко.

— Развэ это жарко? Вот у нас в Казахстане жарко! Лето совсем ходить нэльзя, сонцэ голова печот!

— Вы из Казахстана?

— Я и Хусаинов да, а он — из Узбекистана. Но тоже казах.