Ученики Берендея

Эйпур Александр

– Кричи, сам знаешь, не кричи - два часа, как из печи.

– Врёшь! Вот бы… - он закашлялся.
–  Отстань!.. Извини, то не тебе. Дружина оголодала, так сказать, не за себя прошу, за рать - голодную ораву.

Задираю голову.

– Ты нам дорогу заступил, а мы - корми? Чудно придумано, не правда ль?

Гремело - думал, дождь пойдёт. Тень подсказала: главу терзает неприятель - приятель с рыжей бородой.

А не по вашей милости, скажи? Чтоб дело миром порешили

сразу да по рукам ударили, - так ведь понудили по следу вашему тащиться да веред чинить.

– Миром, говоришь? Кто сейчас мешает?

– Попирать дружину мою славную как бросите… Эй, да где ж второй?

– Подкопы чинит.

– Считаешь, выйдет у него?

– Он у меня упрям, и отступления не знает.

– Тут и конец ему пришёл!
–  возликовал удачей Старшина, своим навешал поручений. Свистали ветры - руки потирал; присматриваюсь я - хребет так и просел, фундамент выветрился точно. Слышу сверху: - Ну, а как теперя? Бунтеброт даёшь?

Вытаскиваю две буханки, хлеб взвешиваю на ладонях.

– Ты мне товарища загубить решил, а я - корми рать твою?

Гикнул Старшина, шлем с чела сорвал да вниз метнул. Сила неведомая подняла и перенесла меня к подножию стены, самую малость мы со снарядом разминулись. Заглянул я шлему внутрь: носить - не подойдёт, а от дождя укрыться да коня укрыть - так в самый раз.

Из себя выходит Старшина, орёт чего-то, не пойму никак.

– Помедленней, если можно.

– Да как осмелился, зелен побег, ты матушку мою честить?
–  циклоп двуглазый проорал.

– Я сказал - рать твою! Твою рать!

– Смотри, если покажется ещё разок.

– Сам виноват. Поставил гору.

– При чём гора-то?

– Эхо горное. Искажает речи.

Старшина помешкал.

– Вон оно что? Не доглядел, прости. На очередном объекте монтировать не будем, хотя положено по смете.

– Разве вы монтируете эхо?
–  не утерпел я.

– А то!

Вышел я из-под стены:

– Спускайся сам, неровён час, недослышишь снова.

Они недолго посовещались там, как быть.

– К нам поднимайся, - слышу, - неохота богатырские царапати сапожки. Уж им-то через вас досталось.

– Куда ж я с хлебом? Нет, не поднимусь.

И Старшина со свистом сверзился с горы, шелом на место водрузил. Теперь границу тени обезобразили две головы.

На деле Старшина оказался уж не столь велик, - раза в два, чем сам я. Вдохнул он запах хлеба с трёх шагов - аж прослезился, вдохнул второй раз - слюнки потекли.

– По горбушке выделишь на брата - ударим по рукам.

–

Горбушка великану что? Смешить изволишь.

– Хлебушко-то из Нулевого мира, верно? Коль боевых не производим действий, краюхи на год и троим достанет. У вас там хлебушку цены не знают.

– Твоя выходит правда, - соглашаюсь, - иная туша механизма зерна дороже, что колхоз собрал.

Кажется, заинтересовал.

– Козхол, колпоз, колхож… Заезжий лектор разных слов наговорил, ликбез по Нулевому проводил. Колом ходят или как?
–  Глаз Старшина не спускал с меня, дивяся, видно, что и другим ремесло известно великанов, ведь я нечаянно подрос. Подрос на шапку или две, недостало духу размахнуться дале.

– Дружиной всею, коллективом ведут совместное хозяйство, - поясняю, а у самого вопрос застрял. Однако, почему горбушку просит на троих, когда их четверо должно быть? Пал кто-то смертью храбрых, проворовался, был отчислен?

– С ума у вас там посходили что ли? Может та механизма чудная умеет осчастливить сразу всех?

– Грошики глотать без остановки, вот что умеет.

– Ну?! Дурную на кой шут смастерили?

Задумался я.

– Чтоб завидовали.

Схватил Старшина себя за бороду, стал думу думати. Товарищи его от нетерпения уж дважды по шелому камешком намекнули. Не слышит. Вдруг ударил по колену:

– Что Люцифер придумал деньги, про то известно: чтобы возревновали люди да воевали из-за них. Но чтоб с его подачи механизму-монетоеду?..

Опробовал шелом на прочность очередной булыжник. Старшина едва ль заметил, был потрясён настолько.

– Куда вы катитесь и с кем в обнимку?
–  воскликнул он.
–  Вот и ты: вступиться за коллегу не вступился, на бой честной меня не вызвал. Будь спокоен, весовую категорию я во внимание бы принял, не расходился б в силу полную.

И ведь точно! Как же прав он! Я закусил губу, где выход?

– Я как раз решаю, до каких пределов совершить помол, как тебя с командою в порошок стереть да не запылить одежды. Совет товарища мне пригодился б, - говорю.
–  Чтоб не обиделся, без его надзора начинать не стану. Сам-то не торопишься куда?

Бородищей Старшина тряхнул:

– Тут моя забота нынче. С царства-государства со всего по крохе собирал. Лучше обрати внимание на шедевр: ни выступа, ни трещинки; гарантийные поклоны, печати, сроки - честь по чести.

– Заметил, без изъяна.
–  Сам думаю: отсутствие Евгения пока нам на руку. Но запропал куда ты, друг сердешный? Не сцапал ли старик?
–  Меня от мысли этой в жар бросало. Не посмеет! Отчаявшись, я разослал почтовые тележки во все концы, на всякий случай. Руки коротки у них, сказал себе я, без должного, впрочем, убежденья. Оттуда нам грозят да эти тут права качают, - я пристально вгляделся Старшине в лицо.
–  Мы ноги унесли едва. Потерпел товарищ мой от тамошних врагов, а ты его за прах! За ни за что!