Ученики Берендея
Шрифт:
Наважденью место было. Изучать приметы стал, - на заставе я, как прежде, всё на месте вроде, да недостаёт чего-то. Руки чешутся, и вот я занятие подыскал. В перевязке раненых упражнялся до той поры, пока не убедился, что без посторонней помощи им не подняться. Более из уважения, чем остерегаясь шума, забил рты кляпами да в погреба глубокие опустил обоих. Отправился хозяйство принимать, учёт квадратных метров произвести. По сейфам только полез, как задрожала тут земля, как брызнула с дубов листва. Из дупла нос высунул, глядь - непревзойдённый Старшина лупит впереди, прочие выдерживают дистанцию,
Я оценил машину, которая имелась в распоряжении заставы, запустил компрессор да бить короткими очередями по сапогам стал, не подпускать же дружину к объекту без охраны. Для летописца, полагаю, данный эпизод не породит противоречий крупных: «Личный состав заставы принял бой неравный, и сопротивление подавлено единственным предметом было: кто говорит «шелом», подразумевает «шлем». Что правда, то есть правда: шлем богатырский вдребезги разбил воздушную машину.
– Что, сволочи, своих не признаёте?
– раздалось снизу. Тряханули дуб - зевнула отскочившей дверцей печь. Я сажи зачерпнул совок, метнулся к зеркалу - и маскировать давай изображение своё, однако зеркалу мои попытки напрасной тратой времени казались. Швырнул совок из помещения вон, на голову накрутил бинтов да вызвал лифт. Точнее - вывалился на руки Старшине, почти без чувств.
Ротозей едва не выронил, - пришлось в сценарий привнести поправку. С полной выкладкой вёрст несколько учесть необходимо… тут где-то пригодилась бы запятая. Или даже марш-бросок.
Не своим голосом я мычал - повязки через и бинты, чтоб с сбить погоню с верного следа.
– Толком говори, - гаркнул Рыжая Борода, передавая дальше эстафетной палочкой меня. В других руках оказавшись, я к красноречию прибег:
– Шёл тут какой-то, калечил в поединке, иных в заложники определил. Да ещё на словах просил передать, что вскорости вернётся и вздует за обман.
Все четверо выдохнули в одно слово: «Что?»
– Да он сам обманщик первый!
– Старшина вскричал.
– Мы, честь по чести, ритуал над хлебушком провели, Сикпенин басню новую сложил. Вскрыли хлебушко-то - а внутри пусто, чтоб ему было пусто!
– Вот и я говорил своим: не связывайтесь с соискателями, не злите парней. Не смотрите, что один зелёный; они нынче, через одного, одно и умеют: ногами вышибать мозги… Бедная головушка моя! Знал бы - пусть бы шёл себе мимо.
– А инструкция?
– перебил Старшина.
– Хочешь, чтобы соискатели хороводами у нас ходили? Одно радует, Синдбадскому крышка.
– На своих зыркнул: - Что, напужались? Мы ж не соловьи-разбойники - без роду, без племени. У тебя, Колючка, второй разряд? Как сопляка поймаем, зови на бой. Побьёшь наглеца - третий запишем… ась? Не рад? До скончанья веку мне тенью оставаться положил?
Копьеносец робко переступил с ноги на ногу. Не
– Так это, со вторым спокойней. Третий разряд каждую луну подкреплять надоти, а у меня от школы забывчивость хронически застряла.
– Что скажешь ты, Солома?
– Что говорить? Много ли скажешь? А скажешь мало - что говорить? Не, я и второй разряд не подниму. Я, если по секрету, в отхожем месте просидел два срока, пока пятёрочники науки кремень грызли. Будто зубы не пригодятся впредь.
Плюнул тут Старшина на это дело.
– Что ж мне самому идти под поезд? А сыскать Сикпенина мне, живым или мёртвым! Где пасётся наше племя молодое, неуклюжее?
Бросились Колючка с Соломой Старшине за спину, вытолкали пред очи ясные практиканта.
– Всё прячешься, инородная душа? Не мог буханку расшифровать по весу, от пустышки отличить?
Сикпенин виновато улыбнулся:
– Её из рук не выпускали вы-с, Старшина…
– Попросить не мог?
Практикант согнулся в три погибели, рукою челюсть призакрыл:
– Однажды по зубам уж получил, спросивши.
Ударился в воспоминания Рыжая Борода, припомнить случай восхотел один хоть, когда это промашку в воспитании он допустить изволил. Как видно, не сумел, из-за чего рассвирепел на ровном месте, за меч хватался, как за грудь сердечник. Едва пар сбросил - на дуба нижний сук присел.
Дуб поддержал кандидатуру, но мнение своё озвучить не спешил, пока другие норовили.
– Сикпенин дерзости научен кем? Выходит, виноват кругом один я?
– Причалила к шелому Старшины средней упитанности тучка.
– Виноват частенько тот, кто много на себя берёт, - вмешался я. Разлад в рядах противника не вылезет коль боком, то службу может сослужить.
– Поди, давненько за уши не драли вас! Одни поэты скоро расплодятся тут, а прокормить их чей возьмётся институт? Мир катится куда-то не туда, и виной тому пришельцы. Они, как черви, проникают к нам да точат яблоко чужое. Ну, ничего, - смягчился Старшина, поднялся в рост.
– Нам только этот день прожить да прохиндея изловить. Придумал я, как посчитаться с миролазом. За мной, орлы…
Как в документальном фильме скоротечном: столб пыли, грохот - и его с командой только мы видали. Краем глаза замечаю тень: как будто нечто оторвалось от меня и обособилось, родное плоть от плоти, лишь нить чистейшего серебра пульсировала харизматично и силилась воссоединить ипостаси обе. Физически, на ощупь то есть, росли мы из одних кроссовок.
Приглядевшись лучше, я в существе признал себя, каким был отроду лет, так скажем, десяти. По обыкновению, я был уже готов смириться с очередной загадкой, да день сегодня выдался особый. На языке нашёл единственное слово: «Совесть». Вон оно что!