Учитель истории
Шрифт:
— Любишь ты Астарха, — неожиданно заключила Аза, на что Ана ничего не ответила, да краской залилась.
И лишь через пару дней, как бы продолжая этот разговор, Ана сказала:
— Как ни вертись, а Бозурко брат — да толку не будет, византийцем стал, корни не наши, — и далее, как старшая в роду, постановляющее. — Мы уже немолоды. Пора замуж — детей рожать. И только за своих, только тогда мы обратно на Кавказ попасть сможем… Кавказ — наша земля, наша родина, там нам и нашим детям жить, как и наши предки жили… У нас климат — рай, а земля тучна — словно маслом полита… А здесь что? Что Египет, и даже Византия — одни
И словно в подтверждение этих слов над Сахарой разыгралась буря, да такая, что не только оазис, но даже в их шатер под ярый свист проникал свирепый ветер, принося слой желтой пыли и песчинки со скрежетом на зубах.
— Все, буря угомонится, и мы тронемся, — решила Ана.
А буря не скоро угомонилась, а когда угомонилась, неожиданно доставили сразу три послания из Константинополя.
Что ни говори, а Ана мнит себя важной персоной константинопольского двора, и хоть пытается скрыть, а письмо лично от императора Константина VII несказанно поразило ее. Как просветитель, литератор и, конечно же, ее друг, император пишет пространно, мудрено и лишь меж строк намекает — грядут важные дела, присутствие Аны необходимо.
Письмо Мниха более лаконично, да с душой. Он тоже скучает по Ане, тоже намекает — ее присутствие крайне необходимо в каких-то делах, но в конце, как доктор, подчеркивает: строго выполнять предписания врачей, пока не окрепнет сестра — в путь не трогаться, а в пути подчиняться распоряжениям капитана и не своевольничать.
Астарх неграмотен, письмо написано под его диктовку, немногословно, даже скупо, но как оно дорого, и сколько раз его Ана прочитала, запрятала вместе с другими письмами в своих личных вещах.
Врачи рекомендуют еще месяц подлечиться, капитан настаивает переждать непогоду межсезонья. Да кто такие врачи Египта и местный капитан, когда сам император Византии нуждается в ней!
Команда дана, корабль готов. И хотя капитан проложил курс вдоль аравийских берегов, Ана настаивает на своем:
— Нечего с десяток лишних дней в море болтаться: пойдем прежним курсом, напрямик.
Такой шторм, как на пути в Египет, им не пришлось пережить, зато вдалеке от земли, в открытом море, волны рычали свирепые, упорные, беспрестанно пытались окатить корабль, и усилия гребцов были напрасными.
— Нас сносит течением, мы не можем держать курс, — с тревогой докладывал капитан.
— А Вы кнутом, кнутом подсобите, — властно советовала Ана.
— Кнутом бесполезно, — упирался капитан. — Против такой волны весла бессильны.
— Вы еще слезу пустите, — гневается Ана.
И ей самой все ничего, так за Азу она переживает. Под окрик сестры чуточку поест Аза, а потом долго ее тошнит, и вообще правы оказались врачи — не переносит ослабленный организм морскую качку, тем более, такую.
А море все бурлит, пенится, дыбится; то нависнет клыкастым небом драконьей пасти — и все ежатся, исподлобья вглядываясь, ожидая потоп; то вознесет их до зловещих, беспросветно хмурых туч — и тогда все липнут ко дну корабля, ждут падения в пропасть. И так день и ночь, а день не намного светлее и радостнее ночи, и беспрестанно льет холодный, липкий дождь, и льет не сверху, как положено, а вроде горизонтально, стрелами, так, чтобы попасть прямо в глаза, залить уши.
И если бы был виноват кто другой, даже капитан, забила бы Ана того кнутом
— Мы спасены! Левее гребите!
А капитан, наоборот, стал еще встревоженнее. Он тоже бросился к носу и, недолго вглядываясь, дал команду:
— Правее, правее, уходим, бежим, — и теперь, действительно, взялся за кнут.
Ана ничего не понимала, она впервые услышала из уст капитана слово «пираты» и поняла, что те устремились за ними, не спасая, а захватывая. Это было ужаснее всего. Буйного моря уже никто не боялся, и все взоры назад и к небесам. Нет, спасительная ночь запоздала. Маленькие маневренные кораблики со свежими гребцами нескоро, но уже в густеющих сумерках нагнали их корабль, с обеих сторон прижали, на абордаж. В ход умело пошли крюки и арканы. Маленькие, юркие, смуглые, как ночь, грабители ловко перескочили на их корабль, начался рукопашный бой. Все вооруженные мужчины были перерезаны, вслед за капитаном и своими ранеными быстро полетели за борт.
Последний оплот, с мечом в руках застыла, прикрывая больную сестру, несгибаемая Ана. Варвары, смеясь, окружили плотным, потихоньку сжимающим кольцом, легонько тыкая ее со всех сторон копьями и мечами. Пока она в отчаянии вертелась, не зная, от кого вначале обороняться, у ног ее скрестились копья, крутанулись, и она еще не упала, а десятки рук, с диким визгом, будто щупальца голодного осьминога, потянулись к ней, и не так, чтобы придушить, а чтобы облапать.
Участь других женщин тоже была незавидной. В кромешной тьме, под проливным дождем им связали руки, кинули в трюм корабля. Вскоре между захватчиками начался бешеный спор.
— Берберский диалект, — на ухо сестре прошептала Аза, познавшая языки североафриканских народов. — Ругаются, что добычи нет… тебя поделить не могут.
— Хм, — будто неунывающим тоном ухмыльнулась Ана, а сама дрожит, и пытаясь это скрыть. — Вот что значит красота; то жар, то вовсе пекло… Куда лучше просто женственной быть.
— Тихо, — пнула ее коленкой Аза, останавливая этот неуместный пафос. — Тебя разыгрывают… Чьей ты станешь наложницей? — в это время начался яростный крик. — Кто-то схитрил, — прокомментировала Аза, а дальше даже перекричать варваров стало невозможно, меж ними началась драка, потом резня, вновь за борт полетели мужские тела, и вновь к лежащей связанной Ане потянулись во тьме руки, да не одна пара, и снова крики, ругань, скрежет металла.
И когда, казалось, победитель определился, стало не до Аны. К полуночи море разыгралось не на шутку. Зашвыряли свирепые волны корабль со всем могуществом стихии. С одного борта на другой неуправляемое судно переворачивают, вот-вот захлестнет волна и всех в пучину смоет.
Лишь с рассветом море слегка угомонилось. Накануне, вечером, варвары золото не нашли, и теперь при свете дня рыскали, чем бы иным поживиться. И тут кто-то обнаружил позолоченный ящичек, подаренный Ане Мнихом, а в нем вся корреспонденция Аны.