Учитель истории
Шрифт:
— Я устала от людей.
— Понимаю… Но поймите и Вы, дорогая Ана, народ — это сила, это власть, это влияние. Надо подогревать Вашу популярность, всеми силами поддерживать Вашу славу и это возбуждение народа. И в результате Вы добьетесь мыслимого и немыслимого. Вы даже не представляете силу и возможности толпы.
— Вот именно «толпы», — капризные нотки прозвучали в голосе Аны, и она, почему-то сразу вспомнив манеру говорить Елены Лекапин, уже иначе продолжала. — Они меня лапают, щупают, толкают. Я их боюсь.
— Этого больше не будет… Мы изменим
— И что, эта толпа будет на меня просто смотреть?
— Нет. Они будут Вас лицезреть и ловить, и исполнять каждое Ваше слово.
— А что я буду говорить?
— Пока Вас будут наряжать, я все объясню… На данном этапе главное оказать поддержку императору Константину.
— Вы о чем? Какую поддержку могу я оказать императору?
— Не скромничайте, Ана… Вам это известно, и я не без ревности скажу, что Константин Вами покорен и в Вас влюблен.
— Он женатый человек! — не без досады возмутилась Ана.
— В Византии это не помеха, особенно для императора, и тем более, что его жена Елена — известная дрянь, впрочем, как и вся семейка этого выродка Лекапина… Да сейчас разговор не о любви, а о жизни, и не только императора, но и Вашей, и не скрою, и моей.
— Вы меня пугаете, — всерьез сказала Ана.
— Есть от чего, — не менее серьезен Зембрия Мних. — Именно под Вашим влиянием император Константин вроде бы ожил и свершил доселе невиданный, но давно необходимый и ему и империи шаг. И если до сих пор Роман Лекапин изживал зятя морально, то теперь он попытается извести его физически, и без особого труда… Наша цель — воспрепятствовать этому.
— И как мы это сделаем? — от этих дворцовых интриг, в которые она невольно влипла, Ане стало не по себе.
— Уже давно делаем, — хитро ухмыльнулся Мних, хлопнул в свои пухленькие, ухоженные ладоши, и евнух, а вслед за ним модистка, швеи, укладчицы волос, массажистки и другая прислуга устремились в зал.
— Не хочу, я от этих рук устала, — искренне попросила Ана.
— Не забывайте, — по-иному зазвучал тонкий голосок доктора, — вашего Астарха и всех рабов с Кавказа смогут освободить не деньги, а лишь императорский указ о помиловании.
В это время неизвестно каким образом перед Аной уже невозмутимо сидел, подложив под себя ноги, старый худющий индус.
— Уберите этого старика, он наводит на меня тоску! — нервно закричала Ана.
— Это не тоска, это спокойствие и умиротворенность, — внушающее твердил доктор. — Это бесстрашие и терпение. Это вера в свои силы и в свою правоту… Садись, прикрой глаза, отдыхай, расслабься… Знай, ты идешь во власть! Ты самая красивая, самая умная, самая сильная, ты посланница Бога — святая, великая Ана Аланская-Аргунская!.. Аминь!
День был по-осеннему пасмурный, прохладный, ветреный. Встревоженные появлением у гнездовий массы людей, вдоль берега стремительно носились стаи красочных чонг, издавая паническое «кек-кек». Сизые чайки, напротив, на людей вроде не
Вроде бы, эти погодные условия должны были людей потянуть к родным очагам, однако вопреки этому народ все прибывал и прибывал. В воздухе царило напряжение, и всюду полушепотом, кучкуясь, о чем-то говорят, и только одни слова явственны — «Ана Аланская-Аргунская»!
Чтобы народ не скучал, тут же появились шуты и клоуны, артисты и жонглеры, гетеры и воришки, аристократы и нищие. Кто-то позаботился и доставили для людей питьевую воду. Более того, уже несколько повозок прибыло из Константинополя и бесплатно раздавали хлеб и сладости, разожгли костры — и уже варится в котлах жирное мясо.
А сквозь толпу, не останавливаясь, ходит известный в Константинополе юродивый в лохмотьях и беспрестанно твердит:
— Ниспослал нам Бог неземное очарование — пресвятую Ану Аланскую-Аргунскую! Победила она нечисть земли нашей, освободила нас от скверны и подлых людей, пожирающих нашу жизнь и плоть!.. Люди, не прикасайтесь к божественной Ане своими грешными руками. Лишь лицезрейте ее, внимайте каждому ее слову и исполняйте ее желания, зная, что это желание Господа Бога!
Тут же снуют цыганки, и надо же, какие-то важные персоны дают попрошайкам немалые деньги, а цыганки кричат:
— В честь великой Аны Аланской-Аргунской! — и бросают деньги в толпу.
— Выходит! Выходит! — пополз шепот в толпе.
Гомон прекратился, все хлынули к воротам. Да ворота не открываются, за высоким забором иное творится. И несчастная Ана никак не поймет: радоваться ей иль с ума сойти, плакать иль смеяться. Этот маскарад ей невмоготу, но раз разнаряженный Радамист вместо кучера, и здесь же Артемида и ее дочки, тоже с готовностью исполняют приказы Мниха, с ним теперь заодно, то Ане ничего не остается, как с противностью, с отвращением играть эту роль.
Белоснежная Ана, вся в лучезарно-белом шелке, как царица, восседает на дорогой расписной колеснице. Ее пышные волосы сплетены с белой тесьмой в спадающие до изящной талии золотые косы, а голову украшает изумительный венок из нежных, белых роз. И вокруг нее невероятное количество только белых и желтых роз, и никаких драгоценностей, она из народа — проста. С колесницы от ее платья ниспадает тоже белый длинный шлейф, поддерживаемый шестью юными феями, наряженными в белое. И наконец, в колесницу впряжены три пары белых норовистых породистых скакунов, которые уже долго томятся на месте, бьют копытами, рвутся в путь, да узда держит, команды нет. Это все просчитывающий сценарист и дирижер — Зембрия Мних глядит в небо, нет, не Богу молится, ждет, когда приблизится на небе голубой просвет: лучезарная Ана должна выехать из ворот вместе с появлением солнечного света.