Учитель. Назад в СССР. 2
Шрифт:
Мария Фёдоровна схватила меня за руку, неприкрытая тревога в женских глазах заставила меня прислушаться к просьбе и выйти из палаты в коридор. На посту никого не было, а в конце прохода мельтешила девичья спина в белом халате рядом с мужичком, подозрительно похожим на Митрича.
Я ускорился, удивляясь тому, что дядь Вася не зашёл в палату к жене, да и вообще, шагает себе непонятно куда, при этом молчит. Такое поведение ему в принципе несвойственно, насколько я успел узнать этого неугомонного живчика. Догнав, замедлил шаг, пытаясь расслышать,
— Главврач вас не примет! Он на совещание! Дежурный врач на обходе! Ну куда же вы! Подождите! Остановитесь! Пожалуйста, поверьте! Врачи сделали всё возможное! Я вам очень соболезную! Ну нельзя же так! — с отчаяньем в голосе лепетала молоденькая девчонка.
Не Маруся, что характерно. Новая смена заступила? Ну да, бог с ними. Надо понять, куда так стремительно несётся дядь Вася, сопя, как разъярённый носорог.
— Где тута у вас морг? — рявкнул он медсестре.
Морг? На кой-ляд Митричу сдался больничный холодильник? И тут до меня дошло. По всей видимости, в палате номер семнадцать, на койке, где ночевала Мария Фёдоровна, с предыдущей пациенткой случилось непоправимое. И кто-то сказал об этом Василию Дмитриевичу. Кто-то, кто не в курсе, что на пустую кровать определили временную больную.
Другой вопрос, как дядь Вася выяснил, куда жену положили, как разыскал? И почему приключилась такая несуразица?
— Василий Дмитриевич! Дядь Вась! — окликнул я.
Но Митрича уже прорвало. Он громко возмущался безалаберностью докторов, хорошо хоть не обвинял никого в смерти жены. Лишь требовал показать тело, уверяя, что пигалица в халате ошиблась и «быть такого не может, чтоб Манюня наперёд меня на тот свет отправилась! Я ей обещался первым быть!» Вот прям такими словами и шпарил.
— Дядь Вась! Василий Дмитриевич!
— А? что? Егор Ляксандрыч! — Митрич резко обернулся, признал меня и кинулся навстречу. За ним семенила несчастная девчонка.
— Нет, ты слыхал? Слыхал? А? Они мне говорят: Маша померла! А я им — шиш вам, а не Машка моя. Она всех нас переживёт! Назло мне!
Я пытался вставить словечко, но Василия Дмитриевича трясло от волнения, будто словами он пытался оттолкнуть реальность.
— Василий Дмитриевич… — очередная попытка вклиниться бесславно провалилась.
— Подумаешь, сердце! — дядь Вася возмущённо фыркнул. — Да она с этим сердцем всю войну! И сына… И… Егор… Ляксандрыч… Что же это, а? Как я без неё? А Серёжка? Серёжке-то как скажу?
Дядь Вася вдруг сник, утёр рукавом глаза, протяжно вздохнул, сдерживая то ли всхлип, то ли стон.
— Жива она, Василий Дмитриевич, — тронул его за плечо, привлекая внимание.
— Да что уж теперь… — махнул рукой дядь Вася.
— Василий Дмитриевич, жива Мария Фёдоровна, — ещё раз повторил я.
— Да что вы такое говорите! — зашипел сердитая медсестра — Зачем так! У человека горе, а вы!
— Девушка, милая, нас вчера в семнадцатую вечером определили всего лишь
Девчонка поледенела, кинула испуганный взгляд на Митрича, охнула и рванула к сестринскому посту.
— Жива, говоришь? — переспросил Митрич. — А ты не врёшь, Ляксандрыч? — дядь Вася прищурился, с недоверием глядя на меня. Ответить я не успел.
— А ты и рад, да? — раздалось за моей спиной.
— Маша! Манюнечка! — расцвёл Василий Дмитриевич и, обогнув меня, кинулся обниматься с воскресшей женой.
— Что, злыдень, обрадовался, поди? Свободу почуял? — беззлобно погрозила кулаком Мария Фёдоровна, смущённо принимая объятия мужа. — Да пусти ты, медведь. Что люди-то подумают!
— Пущай думают, что хотят! У меня жена живая! Эх-ма! Радость-то какая! — обрадованно завопил Митрич, ощупывая свою вторую половинку.
— Да хватит тебе! Ты гляди, завёлся, чисто молодой! — отбивалась Беспалова от мужниных объятий.
— Это чего, а? Ляксандрыч, ты видал? А? Как так-то? А чего жеж мне сказали, померла, мол, дедушка, твоя бабушка? А?
— Ошиблись, человеческий фактор, с кем не бывает, — сочувственно прокомментировал я.
— Какой такой фактор? Не знаю такого! — возмутился Митрич. — А ежели бы я тут окочурился?
— А ну, цыц, — шикнула Мария Фёдоровна. — Раздухарился тут. В больничке, чай, не на базаре! Понимать надо! Людям тишина нужна!
— Так, я это… — притих дядь Вася.
— Вот и веди себя тихо… герой… — фыркнула Беспалова, но я прекрасно видел: не со зла, а по любви и фырчит, и ворчит.
— Теперь-то что делать? — Митрич растерянно оглянулся на меня.
— Дождёмся выписки, и поезжайте домой, — подсказал семейству. — Вы на машине или на автобусе?
— На машине, — кивнул дядь Вася. — Звениконь по делам в город, я с ним.
— А Серёжа? Как Серёженька? — заволновалась Мария Фёдоровна.
— Что ему станется, лбу здоровому, — отмахнулся муж. — На работу отправил, неча отлынивать. Сказал, в выходные навестит. А ты вона, уже домой собралась! — довольно покивал Беспалов старший.
— Ты гляди, какой командир выискался, — покачала головой жена. — Егорушка… Егор Александрович… так нам чего теперь-то?
— Ждём обхода, врач вас осмотрит и домой, — подумав, определил я дальнейшую больничную программу.
— Так может, ну его, врача-то? Чего его ждать? — предложил Василий Дмитриевич. — Вона, моя Машка-то… Мария, стало быть, Фёдоровна! Живая вся и здоровая, чего зря лёжмя лежать? На своей-то кровати всяком лучше!
— Нельзя, не положено. Марию Фёдоровну выписать должны, такой порядок, — остановил я Митрича. — Вы что-то хотели, девушка? — вежливо уточнил у медсестры, которая маячила за нашими спинами.