Учитель. Назад в СССР. 2
Шрифт:
— Не скажу, что гениально, но это великолепно, Егор, — выдал Лапшин, оторвавшись от изучения чертежа. — Из чего, говоришь, основание, из поршневого цилиндра? Однако фантазия у тебя, — довольно протянул Геннадий Анатольевич.
— Ну, голь на выдумки хитра, — выдал мудрость предков. — Я подумал: вторичное использование отработанного материала. Если, конечно, на поток для домашнего использования, тогда что-то другое думать. Мне-то как образец, а если одобрят, мы что-нибудь придумаем масштабное.
Честно говоря, пока
— А, знаешь, Егор, поехали ко мне! — Геннадий Анатольевич хлопнул листком о скамейку. — Собирайся! Помогу. Не сам, конечно, но есть у нас в институте человечек, без которого ни одна проектная работа не обходится. Душа-человек! Самородок!
— Золотой? — улыбнулся я.
— Лучше! — заверил Лапшин. — Гений инженерной мысли, может сделать всё что угодно, из э-э-э… хоть из палок. К нему весь профессорский состав ходит за помощью. Да что там! К Гоше в каптёрку академики не брезгуют приходить.
Я вздрогнул, покосился на Геннадия Анатольевича, проверяя, шути, или нет.
— Он же Гога, он же Жора, — пробормотал я себе под нос.
— Что? Нет-нет, так-то он Юрий Витальевич, но Гоша ему привычней, — пояснил Лапшин, не оценив моей реплики. Ну, оно и понятно, до одного знаменитого советского фильма ещё жить и жить, лет десять как минимум.
— А как бы познакомиться с этим изумительным человеком, гением инженерной мысли? — уточнил я у Почемучки.
— Не будем терять времени. Поехали!
Геннадий Анатольевич подскочил со скамейки, подхватил портфель, едва не упавший на тротуар. Я поднялся следом, запихивая чертёж в карман. И заторопился за Лапшиным. Но Почемучка сделал несколько шагов и резко остановился.
— Егор… Ты закончил? — поинтересовался педагог.
— Что? — не понял я.
— У тебя же кто-то в больнице? — уточнил Лапшин.
— Всё в порядке. За моей подопечной приехали, до пятницы я совершенно свободен, — неудачно пошутил.
— Почему до пятницы? — нахмурился Почемучка. — За пару часов обернёмся, здесь недалеко.
— Могу ехать хоть на край света, — пояснил я. — Всех предупредил, что домой вернусь самостоятельно.
— Вот что! — решительно заявил Геннадий Анатольевич. — Домой я тебя отвезу, едем!
— Не стоит, сам доберусь, — запротестовал я в спину.
— Едем!
— А вы куда? Остановка в другой стороне, — догнав Почемучку, спросил я.
— У меня машина, — смутившись, объяснил Лапшин.
Стареешь, Саныч, мог бы и сам догадаться, когда препод предложил отвезти домой. Не на троллейбусе ведь.
На стоянке мы остановились перед новеньким москвичом тёмно-красного цвета.
— Купил вот, на премию, — смутившись, сказал Геннадий Анатольевич, дёргая ручку. — Ах, ты, чёрт, — ещё больше
— Хорошая премия, — присвистнул я, прикидывая, какие зарплаты у профессоров в Академгородке, если они с премии могут позволить себе машину. Для советского человека это больше, чем престижно. Это уровень благосостояния. Запредельный.
— Ленинская, — коротко бросил Лапшин, внезапно взяв себя в руки.
— Ого, поздравляю, — от души выдал я.
Стать лауреатом Ленинской премии в советское время — это как в космос слетать. В том смысле, место в исторической летописи страны гарантировано. Раньше вручали Сталинскую премию, по тем временам это означало, что человек и вовсе становился практически небожителем. Сто тысяч для советского человека — это неслыханное богатство в масштабах страны. За такие деньги можно было хоть квартиру купить, хоть машину. Хоть все вместе. Да что там, можно было жить несколько лет ни в чем не нуждаясь.
Ленинская премия поскромнее, но тоже открывала любые двери на вершинах власти, лауреат сразу попадал в разряд советской элиты.
— Не спрашивай, рассказать не могу, — буркнул Геннадий Анатольевич, опережая мой следующий вопрос.
Ясно-понятно, похоже, бывший преподаватель Егора отличился на оборонной ниве. А значит, его имя нигде не фигурировало, да и постановление о вручении не публиковалось. С момента, как Совет Министров установил Ленинскую премию, появилось так называемое секретное вручение. Вручали награду за достижения в оборонно-промышленном комплексе страны, но вот страна при этом в лицо своих героев практически не знала.
— Понял, — кивнул я, ныряя в салон автомобиля. И мы отправились в Академгородок.
— А знаешь, Егор, я всё больше и больше убеждаюсь, география — не твоё. Изобретательство — вот твоё призвание, — после недолгого молчания заявил Лапшин.
— Не уверен, Геннадий Анатольевич, — осторожно заметил я, не зная, что ещё сказать.
Кто его знает, чего там товарищ учитель с моим Егором чудили в студенческие годы, но мне пока и на селе хорошо. Обживусь, осмотрюсь и начну действовать по своему плану. Менять, так сказать, моральный облик любимой Родины в лучшую сторону.
— Ну-ну, молодо-зелено, — хмыкнул Лапшин. — Ты вот что… Ты обязательно приезжай со своими ребятами. Да и сам… И ребятишек, ребятишек талантливых присматривай! Сам понимаешь…
— Понимаю, — ни черта не понимая, согласился я.
— А ты знаешь, у нас ведь и жильё теперь строят для сотрудников, — внезапно заявил Почемучка, кинув на меня непонятный взгляд. — Собственно, не так давно нашему Академгородку присвоили статус жилого района. Да что там! У нас всё для удобства учёных и талантливых молодых специалистов! В сентябре вот клуб юных техников откроется. Ты представляешь, какой это гигантский шаг в воспитании молодого поколения!