Уэлихолн
Шрифт:
Виктор был зол, он устал и надышался пыли — кажется, даже сам город и его заключенная в бумагу память отрицали существование Иеронима. И все же злость пробудила азарт. «Я тебя все равно разыщу, как ни прячься!» — подумал Виктор и приступил к новому поиску, вот только на этот раз он решил зайти с другой стороны.
«Биггль… Стюарт Биггль…»
Наконец удача ему улыбнулась. Биггля город, по крайней мере, не отрицал, и в итоге Виктору кое-что удалось раскопать.
Он выяснил, что в Уэлихолне вроде как жило семейство с такой фамилией. Также Виктор узнал, что дом, в котором Биггли обитали, находится
По карте Виктор определил, что улица Серая находится на самой окраине города, прямо у границы пустошей. Сегодня, впрочем, ехать туда было уже поздно, и он решил отправиться в гости к Бигглям завтра, прямо с утра.
Виктор закрыл глаза и потер уставшие веки.
Он уже столько времени потратил, пытаясь собрать единое целое из разрозненных намеков, домыслов, непонятных событий, неосторожных признаний и откровенно брошенных на виду улик! И пока что ничего даже не думало проясняться. Вопросов меньше не стало, напротив…
Все было слишком запутано. Все перемешалось. Виктор представил себя на пороге старого пыльного чердака, в центре которого громоздится куча из обрывков писем, газет и страничек личных дневников, обломков граммофонных пластинок и гирлянд из телеграфных лент. Бетти Сайзмор и ее письмо. Некто по имени Иероним. Ключник Стюарт Биггль. Ирландец из-за стены…
Как все это связано? Если вообще связано? Что здесь творится? Если творится. И где искать ответы?
Виктор открыл глаза.
Фитиль стоявшей на столе лампы потрескивал, свет дрожал, а в его порывистых движениях проскальзывало что-то нервное, злое, напряженное. Тени корчились, будто потешаясь над незадачливым репортером. Они плясали на странице тетради, напоминая строки, пишущиеся сами собой. Как жаль, что это просто игра света и что оборванные ниточки не продолжат плестись без его участия…
Виктор перевернул страницу и нашел свои рассуждения о возвращении домой и о личности Бетти Сайзмор.
«След обрывается где-то между дядюшкой Джозефом и тетушкой Меганой, — прочитал он последнюю запись. — В доказательство правдивости слов тетушки можно привести то, что почерк в постскриптуме и в основной записке действительно отличается, и еще…»
— Погодите-ка! Почерк!
Виктора вдруг посетила идея. Он достал из тетради мятую «прикроватную» записку тетушки и письмо-приглашение Бетти Сайзмор. В дрожащем свете лампы надвинул записку на письмо так, чтобы оба их текста располагались совсем близко друг к другу и…
Да!
Виктор рассмеялся. Старая архивистка дернулась и проснулась.
— Прошу прощения, миссис Айвз!
Старушка неодобрительно на него глянула и вернулась к своей газете или, попросту говоря, снова уснула.
Отложив улики, Виктор поспешил внести свежее открытие в тетрадь:
«И как я сразу не удосужился сравнить?! Почерки совпадают! В записке тетушки Мэг и пригласительном письме почерк один и тот же — постскриптум и приглашение
И… все. Ниточка оборвалась.
«Проклятье!» — Виктор едва не заскрипел зубами от досады.
Он по-прежнему не представлял, кто автор письма, ведь добавить постскриптум к записке тетушки мог кто угодно. В том числе и уже отброшенные подозреваемые: Кристина, тот же дядюшка… Да и что помешало бы самой Мегане при желании изменить собственный почерк? О чем все это говорило? О том, что новое открытие ни на шаг не приблизило его к разоблачению личности Бетти Сайзмор…
Виктор откинулся на спинку стула. Его взгляд упал на концовку постскриптума Бетти Сайзмор:
«…Помни: Иероним!»
Виктор поморщился: он помнил, он и на миг не мог о нем забыть!
— Иероним… — прошептал Виктор. — Кто же ты такой? Что ты задумал? Иероним…
— Иероним? — раздалось вдруг за спиной.
Виктор вздрогнул и резко обернулся.
У его стула стоял мистер Гэррити. И как он так неслышно подкрался?
— Прости, что напугал, — извинился библиотекарь. — И что подслушал. Не смог унять любопытство: не каждый день сюда захаживают столичные репортеры.
— Ничего страшного.
Виктор улыбнулся старому другу отца. Мистер Гэррити работал на свечной фабрике Кэндлов с момента, как она перешла к отцу Виктора в наследство от старого господина Кэндла, дедушки Виктора, и до самого разорения. Прежде у папы было много друзей, шумных и дымящих сигаретами, но после банкротства и закрытия фабрики они все исчезли, будто бы растворились в том самом сигаретном дыму, — остался только Джим Гэррити.
«Джим никогда не воткнет нож в спину, — однажды сказал папа. — И не слушай маму — будь ее воля, я бы вообще ни с кем не общался и был бы где-нибудь заперт на ключ».
В этом была доля правды. Мама относилась к мистеру Гэррити прохладно и постоянно отзывалась о нем пренебрежительно: по ее словам, Джим Гэррити тянул папу в прошлое, а еще он, мол, постоянно напрашивался на ужин (особенно если был грибной пирог).
Все то время, что Виктор жил в Лондоне, он успокаивал себя мыслью, что отец остался здесь не совсем один, что, по крайней мере, у него есть друг, и это немного смягчало его чувство вины.
За семь прошедших лет мистер Гэррити сильно изменился. Он заметно постарел, осунулся и стал напоминать тень. Глядя на него, Виктор надеялся, что отец сохранился лучше своего друга, что он не будет выглядеть столь же опустошенным и смирившимся со всем, с чем только можно смириться.
— Иероним? — переспросил мистер Гэррити. — Странное имя. Твой журналистский псевдоним?
— Вот еще! — усмехнулся Виктор. — Я ведь говорил, что пишу статью. Вот, провожу кое-какое исследование для нее. Весь архив перерыл, но так ничего и не нашел.
— Если хочешь, я погляжу в старых городских хрониках — мы их никому не выдаем: они слишком ветхие. А потом расскажу тебе, если что-нибудь отыщу.
— Был бы вам признателен.
— Всегда рад помочь сыну старого друга. Гарри часто говорил о тебе: он очень гордился тем, что его сын — репортер в Лондоне. Жаль, что вы с ним так глупо разминулись.