Углич. Роман-хроника
Шрифт:
Мария же, как и было раньше обусловлено, встала с подносом супротив стола, за коим сидел Иван Васильевич, и тот не мог не заприметить красивую девушку. Еще как зариметил!
После поцелуя дебелой, округлой хозяйки, царь сразу же вперил свой хмельной взор на сенную девку с подносом. Хороша, чертовка! Рослая, гибкая, с высокими грудями. Но почему одета как боярышня? В легком атласном летнике, червчатого21 цвета с длинными рукавами, украшенными серебряным шитьем и жемчугом. К вороту летника пристегнуто шейное ожерелье,
– Как звать твою служанку?
– наклонившись к Афанасию, спросил Иван Васильевич.
– Прости, великий государь. То - моя племянница Мария, дочь окольничего Федора.
– Добра, добра, - пощипывая поседевший ус, многозначительно протянул Иван Васильевич.
Афанасий Федорович скромно промолчал, но сердце его охватило ликование. Кажется, получилось! Ишь, каким зорким взглядом проводил царь Марию до самых дверей. Отныне он вряд ли ее забудет. Дело, почитай, сделано… А Борис-то Годунов как в лице изменился. Он-то быстрее других скумекал, что означают слова великого государя.
Любимцу царя явно не по нутру пришлись неожиданные «смотрины» Марии Нагой. Она для него - значительная соперница. Не дай Бог, если Иван Грозный выберет ее в жены. Тогда Нагие заполонят весь дворец и оттеснят от трона его, Бориса Годунова. А то, что это может произойти, Борис Федорович догадался по оживившемуся лицу царя и его внезапно теплым словам, высказанным в честь хозяина терема:
Иван Васильевич поднялся и, подняв кубок, громко молвил:
– Желаю испить за боярина нашего Афанасия Нагого, и пожелать ему доброго здравия. Да пусть процветают дела его неустанные во благо царства Московского!
Все гости встали и осушили кубки за хозяина дома. После выпитой мальвазеи государь еще больше развеселился, и пошел пир на весь мир!
Глаза же Бориса Годунова оставались холодными и трезвыми. Начальник «Двора» становился его смертельным врагом. Но он должен смести Нагого со своего пути.
Г л а в а 5
БОРИС ГОДУНОВ
Летели сани.
Маленький чернокудрый Бориска, ухватившись за кузов, звонко смеялся.
– Добро, Исайка. Гони!
Мимо мелькали ели да сосны, приземистые заснеженные избы, раскиданные по увалу.
Солнце, заиндевелый лес, звон бубенцов, ярый бег коней!
– Борзей гони, Исайка! Борзей!
Верхом - молодой дюжий мужик в бараньем полушубке; оглянулся на барчука, задорно крикнул:
– Гоню!
Гикнул,
Весело, славно Бориске. Легкий, нарядный возок будто по воздуху летел в серебре сугробов.
– Гони-и-и!
Блестели глаза, алели щеки, вились смоляные кудри из-под куньей шапки. Э-эх, как мчат сани! Знатно гонит Исайка. Еще вечор упредил тиуна22:
– Кататься хочу. Пусть Исайка мне послужит.
– Воля твоя, барин, но как бы батюшка Федор Иваныч не осерчал?
– Батюшка в Костроме. Зови Исайку!
– притопнул ногой отрок.
Поутру запрягли тройку, сходили за Исаем. Тот, большой и костистый, пришел на дворянский двор, глянул на молодых резвых коней, спросил:
– Не забоишься, барин?
Бориска горделиво плечом повел.
– Не забоюсь. Вези, Исайка. Гони!
И погнали.
Дух захватывает.
Ветер бьет в лицо, пожигает ядреным морозцем; заливисто тренькают колокольчики, вздымаются конские гривы.
Любо Бориске!
Да и молодому Исайке любо. Век бы ездил на такой тройке. Летят кони, земли не чуют. Застоялись в конюшне, вот и ошалели. Э-эх, проворы!
Дорога поузилась, вступая в частый ельник. Исайка приподнялся в седле. Кто это сустречь?.. Эхма, лесной архимандрит23 перебегает дорогу-зимницу. Да вон уж близко!
Всхрапнули кони, вздыбились. Ездок удержался, а Бориску кинуло в ельник. Мужик кубарем свалился с коня - и к отроку.
– Зашибся, барин?
– Пусти, пусти, Исайка!
– зло закричал Бориска.
– Худой ты возница.
– Ты уж не серчай, барин, - сокрушался мужик, усаживая мальца в сани.
– Кто ж такое мог ведать? Кони медведя испужались.
– Кой медведь? Не зрел медведя. Лжешь, Исайка. Вези в хоромы!
– Не лгу, барин. Вот те крест!
Губы Бориски тряслись, глаза негодовали. Что теперь дворня скажет? Вывалился! Усмеются, подлые. Срам! А всё - Исайка.
– Худой ты возница, худой!
* * *
Федор Иванович Годунов прибыл в родовую отчину пополудни. Вылез из возка смурый: намедни поругался с братом. Дмитрий отсоветовал ехать к костромскому воеводе.
– Не унижай себя. Поглумится над тобой воевода, а делу не поможет. Не вернуть мужиков.
На Масляной неделе трое крестьян бежали к Шуйскому. Изведал о том Федор Иванович доподлинно и к воеводе, было, снарядился, дабы тот сыск учинил. Но брат Дмитрий рукой махнул.