Углич. Роман-хроника
Шрифт:
– На Руси крамола. Князья и бояре замыслили великого государя извести.
Дворяне закрестились, а Наумов сердито продолжал:
– То злодейство великое! Своевольцы на помазанника Божьего замахнулись. Царь Иван Васильевич Москву покинул и сидит ныне в Александровой Слободе.
– Да что это деется!
– испуганно воскликнул вяземский воевода.
– А то и деется, что своевольцы - бояре Владимира Старицкого в цари метят, - бухнул
Ахнули дворяне.
– Старицкий да дворяне с ливонцами снюхались, подлой изменой норовят трон захватить. Царь Иван Васильевич зело огневался и повелел в Опричный двор верных людей кликать. Набирает царь удельную тысячу. То опора, защита и меч царя. Выгрызем и выметем крамолу боярскую!
«Так вот отчего у царевых слуг собачьи головы и метлы», - подумалось Дмитрию Ивановичу.
Василий Наумов всё бушевал:
– Велено мне вяземцев крепко сыскивать. Нет ли и тут измены? Бояре по всей Руси крамолу пустили. Недругов ждет плаха, содругов - царева милость.
И с того дня поднялась в крепости кутерьма. Опричники перетряхнули дворы, хоромы и поместья, тянули в Воеводскую на «расспросные речи» дворян и детей боярских34, приказных людей и холопов.
Сосед Годуновых, помещик Курлятьев, жалобился:
– Свирепствуют опричники, людишек грабят, девок силят. Норовил пристыдить, так кнута получил. Ты-де сродник князя Горбатого, а тот царю лиходей, Владимира Старицкого доброхот. Да кой я сродник? Завсегда от Горбатых одаль. И как ныне грозу избыть?
Но не избыл грозы помещик Курлятьев. Именье его отобрали на государя, хоромы разорили, а самого сослали. В опалу угодило еще с десяток дворян.
Дмитрий Иванович уцелел: никто из Годуновых в родстве с «изменщиками» не значился. Сказалось и то, что когда-то Василий Наумов бывал у Годуновых в Костроме и слушал дерзкие речи Федора:
– Родовитые задавили, ступить некуда! Русь поместным дворянством держится. Вот кого надо царю приласкать.
О том же молвил и Дмитрий Иванович:
– И войско, и подати - всё от нас. Многие же бояре обельно35 живут.
Припомнил те речи Василий Наумов.
– Коль в ту пору бояр хулил, то ныне и вовсе должен быть с нами.
Но главное испытание ждало вяземцев в Москве: каждому допрос учинили в Поместном приказе. Вел сыск любимец царя, опричник Алексей Басманов. А были с ним Захарий Овчина, Петр Зайцев да Афанасий Вяземский; поодаль сидели дьяки и подьячие с разрядными книгами. Поднимали родословную чуть ли не с Ивана Калиты; накрепко пытали о дедах и прадедах, дядьях и тетках, братьях и сестрах,
Дмитрий Годунов поустал от вкрадчивых вопросов дьяков и прощупывающих взоров опричников; мнилось, расспросным речам и конца не будет. Но вот молвил Алексей Басманов:
– Видит Бог, честен ты перед великим государем, Дмитрий Годунов. Однако ж, чтобы быть царевым опричником, того мало. Ты должен быть его верным рабом. Он повелит тебе казнить отца - казни, отрубить голову сыну - руби, умереть за царя - умри! Государь для тебя - отец, а ты для него преданный пес. Способен ли ты на такое, Дмитрий Годунов?
Дмитрия Ивановича в жар кинуло. Слова Басманова были страшны и тяжело ложились на душу, но выстоял, не дрогнул, ведая, что в эту минуту решается его судьба.
– Умру за государя!
– Добро, Дмитрий, - кивнул Басманов и велел кликнуть попа. Тот, черный, заросший, могутный, с крестом и иконой, вопросил густым басом:
– Отрекаешься ли, сыне, от отца-матери?
– Отрекаюсь, святый отче, - глухо, покрываясь липким потом, отвечал Годунов.
– От чад своих и домочадцев?
– Отрекаюсь, святый отче.
– От всего мирского?
– Отрекаюсь, отче.
– Поклянись на святынях.
Дмитрий Иванович поклялся, а поп, сурово поблескивая диковатыми глазами, всё тягуче вопрошал:
– Будешь ли служить единому помазаннику Божьему, государю всея Руси?
– Буду, отче.
В тот же день выдали Дмитрию Ивановичу Годунову черный опричный кафтан и молодого резвого скакуна; пристегнули к седлу собачью голову да метлу и повелели ехать к царю в Александрову Слободу.
Бориску же с Ириньицей отвезли в московский дворец, к царице Марье Темрюковне.
А по Руси гулял опричный топор…
* * *
До шестнадцати лет Борис Годунов прислуживал за столом царицы, а затем его перевели на половину государя.
Иван Васильевич, увидев в сенях статного, цветущего красотой и благолепием юношу, невольно воскликнул:
– Чьих будешь?
Юноша земно поклонился.
– Бориска Годунов. Дядя мой, Дмитрий Иванович, у тебя, великий государь, постельничим служит.
Царь взял Бориса за подбородок, вскинул голову. Молодец смотрел на него без страха и робости, глаза чистые, преданные.
– Нравен ты мне… Будешь верным слугой?