Уха в Пицунде
Шрифт:
Назавтра после пьяного спора на берегу озера Микола Афанасьевич вошел в контору, и женщины, стрекотавшие до этого, как сороки, осеклись, разбежались по углам.
— Так… — крякнул председатель. — Пилиповна, зайдите ко мне.
Та вошла, виновато пряча глаза.
— Какая тема на бабском собрании, Пилиповна?
— Ей-богу, Афанасьевич, я здесь ни при чем! — перекрестилась Пилиповна. — А что говорят — дак я же им рты не завяжу.
— О чем говорят?
— Сами знаете… А я молчу, как стена!
— Говорят, значит… — подошел
— Немного.
— Вот, и апельсины положи. Водки две бутылки.
— Две? — удивилась женщина.
— Вина тоже добавь.
— В магазине, говорили, кагор есть.
— Купи две бутылки кагора. Не слышала, Ракитский в город подался?
— Вы лучше знаете.
— Передай Любовь Сергеевне, сразу после обеда пускай ждет.
— Дак, Афанасьевич!.. — всплеснула руками Пилиповна. — Как раз сегодня Станкевичиха разнесла по деревне!.. И про сторожку все знают.
— Пусть знают. А ты сейчас же иди и передай.
Микола почувствовал, как загорелась под невидимыми иголками кожа и вскипела кровь.
— Пропадать, так с музыкой, туды-т-твою-растуды!
Нащупал в кармане колхозную печать, с которой не расставался и в постели. Достал из ящика стола портсигар с губкой, пропитанной чернилами, потыкал в губку пальцем. Сухая. Подлил чернил, защелкнул портсигар, положил в другой карман. На жену поспорил, дружок дорогой? Будут тебе доказательства. Ну и напьется он сегодня! Как в последний раз.
Любка немного опоздала. Он ждал, нервно обстругивая ножом палку. Вдруг не придет?..
Она неслышно выскользнула из кустов, подскочила сзади, обхватила за шею:
— Едва больных разогнала! Я думала — ты уже не объявишься.
— Чем больше грешишь — тем больше хочется. Поехали!
Она вскочила в возок, сразу начала разбирать свертки.
— Ого, сколько! Вино сладкое?
— Сладкое.
— Не люблю кислятины… Заскочила домой платье переменить. Тебе нравится?
— Нравится, — буркнул Микола, не оборачиваясь.
— А какого цвета?
Он вынужден был оглянуться. Платье было пестрое — в глазах резало. Ну конечно, платье и должно издали бросаться в глаза.
— Хорошее, — похвалил он. — А соседи знают, куда ты так вырядилась?
— Что мне соседи? Пускай за своими мужиками смотрят.
— А Петро?
— Моя забота.
В сторожке они в четыре руки быстро собрали стол. Микола обвел его взглядом: есть все, что надо, и еще немного. Давай, девка!
Любка выпила почти полный стакан вина, оживленно заговорила, запустив ногти в апельсин. Не тем, девка, закусываешь, ну да это твое дело. Наливая второй стакан, Микола смешал вино с водкой. Выпив его, Любка захмелела, велела быстрее нести ее на топчан. Без обычной игры потянула его к себе, застонала…
Отвалившись, Микола потрогал отяжелевшее тело. Любка не шевельнулась. Микола осторожно достал
— Нормально, — похлопал он тяжелой ладонью по заднице. — А, девка?
Любка что-то бормотнула, потянула на себя одеяло.
— Спи-спи, — сказал Микола, наливая себе в стакан, — до приезда мужика надо проспаться.
Этой же ночью у хаты председателя грохнул выстрел. Звонко высыпалось оконное стекло. В хате заголосила женщина, зашлись в плаче дети. Грузный Микола в исподнем выскочил из соседнего окна и тяжело гопнулся о землю. Матерясь и хромая, он побежал по соткам с высокими кустами бульбы.
— Не уйдешь, гад! — закричал Ракитский, пристраивая дуло ружья между досок забора. — Собаке собачья смерть, козлиная морда!
Ахнул второй выстрел. Но было темно, да и на ногах Ракитский стоял нетвердо, — председатель растворился в ночи.
До утра Микола Афанасьевич прятался в овине. Как только начало светать, за ним прибежал десятилетний сын Мишка.
— А дядька Петро?.. — трясясь от холода, спросил батька.
— Ушел домой. Мамка его поленом стукнула.
— Совсем ушел? — недоверчиво переспросил батька. — А что говорил.
— Ругался. Сказал, какую-то печать тебе поставит.
Козел нервно засмеялся, представив себе друга. Наверно, поводил носом, пока разобрал, что за печати на жениной заднице. Как ни крути, а документ заверен по всей форме.
— Ну ладно, — взял он сына за руку. — Мамка спит?
— Плачет, — всхлипнул Мишка. — Милиция приезжала…
— Зачем милиция? — покосился на сына Микола.
— Дядька Петя совсем пьяный…
— Без милиции разберемся…
Микола шел домой, ощущая босыми ногами ночную росу. Дождь будет… Где-то за лесом погромыхивало. Воробьиные ночи надвигаются — с перунами, ливнями, ветрами.
Через полгода друзья опять сидели в темном углу «Чайной».
— На холеру нам надо было биться об заклад? — спрашивал Ракитский, с трудом втиснув в себя стакан водки. — А, Микола? На холеру?
— Ну да, — гонял вилкой по тарелке скользкий масленок Козел. — Обоих с работы сняли. А могли одного меня.
— Жалко, что я в тебя тогда не попал, — вздохнул Петро.
— В другом месте сейчас сидел бы. И женки одни бы остались.
— Все равно жалко. Ладно, давай.
Глухо звякнули стаканы.
Они смотрели друг на друга, и каждый видел на лбу товарища круглую светящуюся печать.