Уха в Пицунде

Кожедуб Алесь

Не знаю, печатают ли Саню в американских газетах, но говорили мы с ним больше о машинах. Сане нужна была подержанная, но хорошая машина. В принципе, такая же нужна была и мне, так что нам было о чем погутарить.

Но вот чего я не понимал — это как Саня решал в Америке языковые проблемы. Мы с ним учились на филфаке, и я, конечно, знал его возможности: «хай», «гуд бай», «вери вел».

— Слушай, но таксист ведь должен знать язык, — сказал я.

— А я знаю, — хмыкнул в трубку Саня.

— Да ну?!

— Названия улиц на любой карте написаны.

Мы помолчали.

— А ты думаешь,

мексиканцы лучше моего знают? — наконец сказал Саня.

— Мексиканцев я только по телевизору видел, — по-прежнему недоумевал я. (Вроде, индейцы.

— Тут их как собак нерезаных. Ни водить, ни говорить не умеют.

Саня был смуглый, кудрявый, с красивыми еврейскими глазами навыкате.

Наверно, на фоне мексиканцев он смотрелся хорошо. Впрочем, он и здесь смотрелся хорошо, и если бы не года, подкатывающие к пятидесяти, можно было бы сказать, что в Майами Саня жил здоровой сочинской жизнью: пляж, девочки, вино, картишки.

— В Америке, говорят, не пьют, — сказал я.

— Кто не пьет?! — заржал Саня. — Негры пивко с утра до вечера сосут.

— Так то негры.

— Правильно, придурки, — согласился Саня, — а я водочку употребляю. Но меньше, чем у вас. Жара.

Да, в жару пить плохо, это я помнил еще по Дагомысу.

— А девочки? — на всякий случай спросил я.

— Ну, девочки… — закряхтел Саня. — Хорошим девочкам хорошие бабки нужны. У нас с этим было проще.

Саня постоянно путал «у нас» и «у вас», но я к этому приноровился. Между прочим, в Дагомысе он снимал девочек без проблем. Да и в Минске снимал, и в прочих городах, куда его забрасывала журналистская жизнь. Жена, может, и подалась с ним в Америку, потому что подумала: уж здесь-то, голубчик, тебе ничего не светит. Во-первых, языка не знаешь, во-вторых, за баранкой раздолбанного «такси» сидит не сноб-журналист, а мексиканец-панамец.

Но сочинцы народ изворотливый.

— С негритянкой пробовал? — спросил я.

— Это не телефонный разговор, — понизил голос Саня, но чувствовалось, вопрос ему понравился.

— Я тоже не пробовал, — сказал я, намекая, что в принципе этот вопрос интересен любому белому человеку. — Попробуешь — позвони.

— Ладно, — ответил Саня и положил трубку.

Да, Саня должен был оказаться в Америке. Это мне стало ясно на воинских сборах после четвертого курса. Перед окончанием сборов мы, будущие офицеры, бежали семикилометровый кросс. Саня отстал на первых же метрах, и я этому не удивился. Человек, родившийся в Сочи, хорошо бегать не может. Галька, горы, вода, в конце концов, — какой бег? Я тоже не любил бегать, кроссы смертельно надоели мне еще на занятиях борьбой, но честно пыхтел в лидирующей группе. Вдруг нас обогнал самосвал, в кузове которого подскакивали три человека, среди которых, конечно, был Саня. Они смеялись и корчили рожи, потому что человек, едущий в машине, всегда смеется над бегущим.

Самосвал, однако, на ближайшей развилке повернул направо, и Саня с товарищами едва успели выпрыгнуть из него. Они вальяжно потрусили впереди, но скоро мы их догнали.

— Как самочувствие? — спросил Саня, когда я с ним поравнялся.

— Нормально, — сказал я.

— До финиша еще далеко?

— Километра четыре.

— Ни хрена себе! — удивился Саня и остановился.

Мы

бежали по голому полю. До перелеска, за которым находился финиш, было еще далеко. Сзади послышалось тарахтение мотоцикла. Я смахнул с глаз пот и глянул через плечо. Нас обгонял какой-то местный парень, и за спиной у него, естественно, сидел Саня. Он помахал мне рукой и что-то крикнул. Я попытался сплюнуть, однако слюны во рту не было. Семь километров по пересеченной местности под палящим солнцем — это не дагомысский пляж, мелькнуло у меня в голове.

Далеко впереди Саня слез с мотоцикла, похлопал парня по спине и скрылся в перелеске. Мотоциклист газанул и поскакал по полю, едва удерживаясь в седле. Я бежал на автопилоте, цепляясь тускнеющим взглядом за спину нашего замкомвзвода Песецкого, между прочим, кандидата в мастера спорта по легкой атлетике.

Мы так и закончили дистанцию — Песецкий, еще один легкоатлет, я. Саня финишировал в середине пелотона из двухсот человек — и рухнул под ноги майора Васильева. Когда и как мы его обогнали, я не заметил.

— Молодец, — удовлетворенно сказал майор, глядя на помирающего курсанта, — хорошим защитником Родины будешь.

Чтобы не бегать больше кроссов, Саня решил поменять Родину, так я думаю сейчас. Кто его за это осудит? Осуждать некому.

2

Оздоровительный комплекс «Дагомыс» возвышался над поселком, как пирамида Хеопса. В конце октября народу здесь было немного — пожилые пары, женщины бальзаковского возраста в спортивных костюмах, без которых не мыслим ни один отечественный курорт, изредка молодежь.

В первый же день я прошелся по поселку. На пустынном пляже шумел шторм. Бездомные собаки обреченно сидели у кафешек, то ли уже закрытых, то ли еще не открытых. Одна особо отчаявшаяся дворняга грызла дубовую колоду, на которой когда-то рубили мясо. Курятники для отдыхающих зияли распахнутыми дверями и окнами. В воротах одного из домов стояла бочка с вином, возле нее скучали трое продавцов.

— Почем стакан? — спросил я.

— Десять рублей, — ответил продавец постарше.

— Купи канистру, — сказал второй продавец, — всего двести пятьдесят.

— Раньше стакан пятнадцать копеек стоил, — покачал я головой.

— Теперь десять рублей как десять копеек! — засмеялся старший из продавцов. — Хорошее вино, «Изабелла».

Это было единственное, что в Дагомысе не изменилось — «Изабелла», которую делают из армянского винограда. Мы с Саней спускались по пустой улочке к пляжу, и возле каждой калитки стояла табуретка, на ней трехлитровая банка с вином и стакан. Мы наливали в стакан, выпивали, я клал на табуретку монетку и смотрел на Саню.

— Я местный, — говорил Саня и шел к следующей табуретке.

Золотое было время. Когда-то мы с Саней на десять рублей гудели в баре до утра.

Я пошел дальше. Как и тридцать лет назад, жизнь кипела на трассе Туапсе — Сочи. Тут и магазинчики, и рынок, добавилось несколько высотных домов. Правда, намного реже стали ходить поезда. Тогда они шли один за другим — скорые, пассажирские, битком набитые электрички. Казалось бы, всего-то делов, закрыли границу с Абхазией. А поезда как обрезало.