Уха в Пицунде

Кожедуб Алесь

— За деньгами?

— Ну да! — чувствовалось, Усман Ильгизарович от глупости писателей устал. — У нас нефть, начальники, книгу про них напишешь — деньги дадут. Много денег…

Он, не раздеваясь, лег на кровать и захрапел.

Я вышел на лоджию и осмотрелся. Панорама с двадцатого этажа открылась великолепная. Море с барашками волн, горные хребты, поросшие лесом, ясное небо над головой — что может быть лучше? Но книгу написать мне здесь не удастся. Во-первых, красота, не дающая собраться с мыслями, а во-вторых, татарин, храпящий на кровати.

Начальник, но симпатичный мужик. Разговаривать с ним мне было отнюдь не противно.

Я возвратился в номер.

— Татары пьют, — пробормотал с кровати Усман Ильгизарович.

— Ваш президент республики татарин или мишарин? — спросил я, особо не рассчитывая на ответ.

Сосед перестал храпеть.

— Татарин, — посмотрел он на меня абсолютно трезвыми глазами. — Но все его заместители мишары. И наш министр тоже.

Он снова захрапел.

Все последующие дни я ездил — Ботанический сад, дендрарий, чайные плантации, Красная Поляна, горная пасека. В ресторане императорского охотничьего дома отведал «форель по-царски». Среди пальм в дендрарии я вдруг поймал себя на мысли, что уже около десяти лет не рыбачил у себя на родине. И не только не рыбачил, но и не собирал грибы или ягоды. А реки лучше Ислочи нет нигде. Холодная и чистая, она продирается сквозь Налибокскую пущу, и на галечных перекатах в ней стоят голавли, под обрывистыми берегами — хариусы, а по всей реке гуляет форель-стронга. О налимах не говорю, в Белоруссии они считаются обыкновенной рыбой. Сунь руку под любую корягу, и если не цапнет за палец рак, вытащишь налима, ментуза, в некоторых местах — меня.

Я ощутил неодолимую тоску по своим рекам — Днепру, Неману, Припяти, Ислочи, Цне. И пусть они загажены радиацией и мазутом, пусть берега их давно не те, что сорок лет назад, пусть вокруг твоей палатки за ночь не вырастает штук пять подосиновиков и не встречает тебя у выхода из нее недовольный бобер, сочинским красотам до этих рек далеко. Не только сочинским, но и майамским, хотя там я не был. Саня зовет к себе в гости, но как туда выбраться бедному писателю? Бедные и глупые, сказал Усман Ильгизарович, и был абсолютно прав.

По ночам время от времени я просыпался от булькающих звуков. Поначалу сосед наливал водку в стакан, затем стал пить из горла. При этом он совсем не закусывал, что вызывало беспокойство.

— Как симпозиум? — спросил я Усмана Ильгизаровича, когда он ненадолго пришел в себя.

— Идет.

— Вы один в делегации или еще кто?

— Министр и профессор. Тоже книга ему пишет.

Мне сравнение не понравилось.

— Я министрам книги не пишу, — сказал я. — Они умные, пусть сами пишут.

— Наш министр дурак, профессора с собой возит. Слушай, татары агрессивный народ! Ты против нас ничего не говори.

— Молчу, молчу.

— Слушай, какая моя жена злющая! Зачем, говорит, вторая жена взял? А я не только вторая, я и третья взял. Медсестра у нас. Я ее изнасиловал, теперь тоже дочка растет. Красивая!

— Дочка или жена?

— Оба красивая. Но таких, как ты,

жены не любят.

— Почему? — отчего-то обиделся я.

— Ты добрый, красивый — зачем такой жене нужен? Любая жена ругаться должна. Тогда она понимает, что настоящий жена.

— Ругаться на любого можно.

— Э, нет! — хитро прищурился Усман. — Она тебя ругает, ты ее стукнешь — тогда любовь. Моя старая жена очень злющая!

Он уважительно покачал головой.

— Плохо, что вы уже три дня ничего не ели, — сменил я тему.

— Вечером банкет, — сделал попытку встать с кровати Усман. — Селезенку вырезали, совсем иммунитета нет. Пока неделя не попью, не могу остановиться. Но какая эта еврейка умная! Один раз смотрела на меня и говорит: «У тебя селезенка гниет!»

— Старая?

— Старше моей жены. Слушай, а я тоже еврей!

На нетвердых ногах Усман Ильгизарович подошел к зеркалу, посмотрел на себя.

— Какой же вы еврей? — сказал я. — Вы татарин.

— Мой дед двести лет назад из Палестины еврейку привез. Ты Коран знаешь? Евреи и арабы — это одно и то же.

Для меня новость была несколько неожиданной.

— Как это — одно и то же?

— Один народ, только разной дорогой пошел, — никак не мог оторваться от зеркала Усман Ильгизарович. — Слушай, морда какая красная. Дурак!

— Передохните немного, — посоветовал я, — поешьте, поспите, погуляйте. Море успокоилось, можно купаться. Вода девятнадцать градусов.

— Я здесь в прошлом году на симпозиум был, купался, — поморщился Усман Ильгизарович. — Писатель бедный, врач бедный — это неправильно. Я тебе говорил, что не беру деньги?

— Говорил.

— Пусть те берут, у кого нет денег. — Он выжидательно посмотрел на меня.

— Правильно, — согласился я. — Вы в Америке были?

— В Швейцарии был, — Усман Ильгизарович тяжело сел на диван. — Красивая страна, как Татарстан.

— У меня друг в Дагомысе родился, теперь живет в Америке, — объяснил я свой интерес к заморской стране.

— Там тоже можно жить, — махнул рукой Усман. — Слушай, вчера дождь был?

— Был.

— Жена говорит: «Зачем билет на самолет взял? Пропадешь, дурак!» Сейчас погода хорошая. Сидит дома, ругается.

Мне показалось, что Усмана Ильгизаровича устраивают все три жены. Одна сидит дома и ругается, вторая и третья воспитывают детей.

— Слушай, прилечу Алпатьевск, не знаю, к какой жене идти, — признался он.

Здесь я ничего не мог посоветовать.

— Слушай, тот белорус тоже молчал. Хороший человек. Но немножко пил.

Усман Ильгизарович достал из-за спинки дивана бутылку.

— Я иду на пляж, — сказал я.

— Как хочешь, — он глотнул из горлышка. — Татарки злющие, говорил?

— Конечно.

— Зато очень красивые. Еврейка видел?

— Видел.

— Тоже красивые, но наши лучше. Очень злющие! Твоя жена кто?

— Русская, — понял я.

— Совсем плохо, — поцокал он языком. — Слушай, дураки мы! Сколько девушек гостиница, а ты один ходишь.